Замри, умри, воскресни

Родителей мы воспринимаем не так, как других людей, и все же я считала маму вполне привлекательной, хоть она и полненькая. Крепкие икры и руки, хорошая кожа, намек на талию. Я пошла в нее, а жаль, потому как такие фигуры нынче не в моде. Долгое время она выглядела моложе отца, теперь же все было иначе, но я не могла припомнить, в какой именно момент это произошло. До нынешнего кризиса она исправно следила за волосами — ну, не какие-то там «перышки», конечно, но я регулярно замечала, что у нее вполне ухоженные волосы и хорошая стрижка — значит, побывала в парикмахерской. Во всяком случае, она старалась. И она любила наряды — нет нужды говорить, что я бы, конечно, в жизни не надела этих шмоток: кардиганы с вышивкой, блузки с блестящими пуговками… Но она их обожала и умела выторговать себе скидку. Во время больших распродаж она самостоятельно, на автобусе, отправлялась в город и всегда возвращалась с победой. «Там был просто конец света — все пихаются, толкаются, всюду сумки и локти, — но я свое получила».

Она с ликованием распаковывала добычу; разложит шмотки на постели и зовет меня угадывать, что почем.

— Господи, откуда я знаю!

— Ну, угадай!

— До или после скидки?

— До.

— Семьдесят пять.

— Семьдесят пять? Это же шерсть!

— Сто.

— Больше.

— Сто пятьдесят.

— Меньше.

— Сто тридцать.

— Да! А теперь угадай, сколько я отдала.

— Сорок?

— Перестань, Джемма, я так не играю.

— Сто.

— Меньше, меньше.

— Девяносто?

— Меньше.

— Семьдесят?

— Теплее.

— Шестьдесят?

— Больше.

— Шестьдесят пять?

— Да! Полцены. И это — чистая шерсть!

Эту процедуру надо было проделать с каждой купленной вещью, причем папа всегда радовался наравне с ней.

— Какая милая вещица, радость моя. — И он часто со всей искренностью говорил мне: — Джемма, твоя мама — очень элегантная женщина.

Стоит ли удивляться, что меня так потряс его уход? Хотя… Его она тоже заставляла угадывать цену, так что, может, я зря удивляюсь?

ТО

: Susan…[e-mail]

FROM: Gemma [e-mail]

SUBJECT: Предательница

Ни за что не угадаешь, что произошло. На работе прибегает ко мне Андреа и с круглыми глазами восклицает: «Я прочла книжку Лили Райт!» Как будто за это ей полагается медаль. Говорит, книга ей очень понравилась, здорово подняла ей настроение. Потом она увидела мое лицо и примолкла. Господи, какие все бесчувственные!

С того дня, как я запустила в отца шоколадкой, ни я, ни мама его больше не видели. И по телефону он не звонил — ни разу. Можешь поверить? Мне удается поговорить с ним только тогда, когда я застаю его на месте, а Колетт куда-то вышла и не может соврать, что он у зубного. Он не приезжает ни за вещами, ни за почтой — ни за чем. Когда я решила воспользоваться этим предлогом, чтобы заманить его к нам, он попросил меня пересылать ему письма почтой. Но сам не приходит. Он сказал: «Ах, это наверняка сплошные счета и прочая дребедень. Можно не беспокоиться».

Прежде чем продолжать, я сделала паузу. Я собиралась поведать Сьюзан о том, как в последние две недели исправно просыпаюсь в пять утра и лежу, охваченная паникой. Что будет дальше? Мне уже тридцать два, и такое ощущение, что жизнь кончена. Когда все опять вернется в накатанную колею? Мужчины у меня тоже нет — никакого утешения. А если и дальше так будет продолжаться, то он никогда и не появится. Или папа вернется, или… Или что?

Так дальше продолжаться не может.

Но на папу ничто не действовало. Ни извинения и обещания, ни гнев, ни взывание к его чувству долга.