Замри, умри, воскресни!

— Каких-то четыре недели — и уже заговорил как ирландец, — заметил режиссер.

— Подай мою глиняную трубку, — сказал я.

И мы выбежали из гостиницы.

— Куда? — спросил я.

— К Гиберу Финну, в паб.

И мы припустили по мощеной улице, которая слегка покачивалась в темноте, как лодка на черных волнах, потому что от пьяной пляски фонарей нам под ноги падали дрожащие, летучие, неверные тени.

Наконец, мокрые от пота и дождя, с лоснящимися лицами, мы ворвались в паб; там висел густой теплый дух, как в овчарне, потому что возле стойки сгрудилась толпа, утрамбованная не хуже компостной кучи. Гибер Финн сыпал прибаутками и вспенивал напитки.

— Гибер Финн! — прокричал режиссер. — Мы хотим окунуться в ночной разврат!

— Будет вам ночной разврат, — посулил Гибер Финн, и в ту же минуту добрый глоток ирландского виски начал выжигать кружевные узоры у нас в желудках, озаряя жизнь новым светом.

У меня изо рта вырвалось пламя.

— Для начала сойдет, — бросил я.

Мы выпили еще и стали прислушиваться к дружескому трепу и довольно похабным — как нам показалось — анекдотам: не так-то просто разобрать местный выговор, а когда языки заплетаются от спиртного, эта задача становится вдвое труднее. Но мы понимали, где надо смеяться, потому что завсегдатаи, выслушав очередной анекдот, хлопали себя по коленям, после чего, не особо разбираясь, принимались за нас. Они от души охаживали себя по ляжкам, а потом их ладони обрушивались нам на плечи, а кулаки — под ребра.

У нас перехватывало дух, но мы делали вид, что это от смеха, и только жмурились. По щекам текли слезы, но не от веселья, а от обжигающих глотков спиртного. Стиснутые, как робкие цветки меж страниц отдающего плесенью фолианта, мы с режиссером безропотно ждали, когда же произойдет нечто из ряда вон выходящее.

Наконец терпение у режиссера лопнуло.

— Гибер Финн, — позвал он, перекрывая рокот голосов, — разгул идет неплохо, но мы хотим оттянуться по полной программе: задать такого жару, какого еще не знала Ирландия!

Тут Гибер Финн сорвал с себя фартук, втиснул мясницкие плечи в твидовый пиджак, в прыжке набросил плащ, нахлобучил кепку с ворсом и подтолкнул нас к дверям.

— Приглядите тут, пока я не вернусь, — бросил он своим помощникам. — Мне нужно отвести этих джентльменов туда, где они предадутся настоящему разврату. Им невдомек, что их ожидает!

Распахнув двери, он высунул голову на улицу. Ветер обрушил на него тонну ледяной воды. Сочтя это достаточной поддержкой своему красноречию, Гибер Финн даже не стал вытирать физиономию — он лишь громогласно протрубил:

— Вперед! Прошу! На выход!

— Не совершаем ли мы ошибку? — Когда до-до дела, мне стало не по себе.

— Да ты что? — закричал режиссер. — Может, у тебя есть идея получше? Предпочитаешь морозить кости в своей ночлежке? Вымучивать последний эпизод, который у тебя сегодня получился курам на смех?

— Нет-нет, — пробормотал я, натягивая на уши кепку.

На улицу я вышел первым. В голове крутилась одна мысль: у меня жена и трое очаровательных, хотя и шумных ребятишек, так какого черта мне понадобилось за восемь тысяч миль от них, в этой богом забытой дыре? Во что я впутываюсь?

Потом, уподобившись Ахаву, я подумал: опять этот промозглый чулан, все та же койка, сбившиеся бледно-холодные простыни, окно, которое умывается слезами, как нечистая совесть, — и так всю ночь. У меня вырвался стон. Рванув дверцу автомобиля, принадлежавшего Гиберу Финну, я втиснул внутрь сначала одну ногу, затем другую, и мы покатились по городу, как мяч в кегельбане.

Сидевший за рулем Гибер Финн не умолкал ни на минуту, то веселясь, то изображая рассудительного короля Лира.

— Дикий разврат, говоришь? У вас будет такая ночь, о какой вы и не мечтали, — приговаривал он. — Кто не знает Ирландию, тот ни в жизнь не догадается, какие здесь есть тайные возможности!

— Я подозревал, что у вас должна быть Какая-то отдушина, — прокричал я.

Спидометр добрался до пятидесяти миль в час. По правую сторону от нас мелькали каменные стены; по левую сторону от нас мелькали каменные стены. Темное небо, все без остатка, обрушивалось ливнем на темную землю.

— Скажете тоже: «отдушина»! — фыркнул Гибер Финн. — Если об этом пронюхает церковь... благо, она ничего не знает! А может, и знает, только виду не подает, думает: пусть себе живут, букашки несчастные!

— Куда?.. Зачем?..

— Сейчас увидите! — только и ответил Гибер Финн.

На спидометре уже было шестьдесят. У меня нутро превратилось в каменную кладку, почище каменных стен, что мелькали справа и слева.

«Интересно, у этой машины есть тормоза?» — пришло мне на ум.

Смерть в автокатастрофе на ирландской дороге, вообразил я: прежде чем случайный прохожий найдет наши бренные останки, их размоет дождем, а к утру они уже впитаются в почву. Да и что такое смерть? Все лучше, чем гостиничная баланда.

— А можно еще быстрее? — спросил я.

— Запросто. — Гибер Финн разогнался до семидесяти.

— Ну вот, так будет хорошо, — с трудом выдавил я, пытаясь угадать, что нас ждет.