Замурованная. 24 года в аду

Сигрун Россманит, очередной австрийский судебный психиатр, пришла к выводу, что во Фрицле сосуществовало две личности, над одной из которых довлела потребность проявлять тоталитарный контроль над окружающими. Элизабет стала жертвой его комплекса власти. «Она была рабыней, которую он мог использовать в любой момент, когда ему вздумается, – сказала она. – Он принуждал ее к подчинению и помыкал ею сообразно своим потребностям. Над ней он испытывал абсолютную власть».

Двойственное сознание Фрицля проявилось даже в дизайне обычного на первый взгляд трехэтажного дома в Амштеттене по Иббштрассе. Светлосерый фасад здания, который смотрит на главную улицу, представляет собой нормальный провинциальный городской домик начала прошлого века с новыми занавесками на окнах, но задняя сторона дома, которая подступала к тому самому пресловутому подвалу, немногим отличалась от массивных бункеров времен Второй мировой войны, которые строили фашисты для спасения от налетов авиации. Заглянувшие в сад люди натыкались на сплошные бетонные стены без окон на уровне первого этажа. Единственные окна на тыльной стороне дома были на верхних этажах, а сад был спрятан за рядами вечнозеленых деревьев и живыми изгородями.

Несмотря на мнение доктора Сигрун Россманит о двойственном сознании Фрицля, Рейнхард утверждал, что тот не был нездоров. «Он ни в коем случае не безумец или душевнобольной, – сказал Халлер. – Это техник, который очень внимательно просчитывал шаг за шагом. Он должен был чувствовать необычайную уверенность в себе... Его основной мотивацией было применение его безраздельной власти. И это показатель не умственного, а скорее, крайней степени личностного расстройства».

Но обвинительная сторона, естественно, не могла не оспаривать заявление адвоката о его невменяемости, и до

лжно было добиваться того, чтобы Фрицль ответил перед судом по всей строгости закона. В конце концов, взгляды всего мира были обращены на развитие событий по этому делу, и на кону стояла национальная честь Австрии.

Ганс Хайнц Ленце отрицал версию о болезни Фрицля. По словам Ленце, он был «умным стратегом и почти идеальным преступником худшего сорта».

Взявшись за дело Фрицля, Майер стал получать смертельные угрозы и злобные электронные письма, но он оставался непреклонен. «На меня не повлияют умонастроения линчевателей, – сказал он. – Каждый обвиняемый имеет право на защиту, и адвокат, который отказывается сделать все для блага своего клиента, не исполняет свой долг».

Для него это вопрос профессиональной чести. «Адвокаты, которые отказываются защищать конкретные деяния, противоречат моим понятиям о профессиональной этике», – сказал он. Письма с угрозами для него – это обычный производственный риск, и он не боится того, что на него могут совершить покушение. «Мне может быть и шестьдесят лет, – парировал он, – но я активный член местного боксерского клуба и знаю, как за себя постоять. Любая другая защита, например личная охрана, просто не имеет смысла. Если тебя захотят достать, то сделают это».

У него не было сомнений насчет ведения этого дела, и он оптимистично воспринимал беседы с заключенным. «Что меня впечатлило, так это то, что я не чувствовал тех негативных вибраций, которые я получал, скажем, от угонщика автомобилей, – сказал Майер. – Он в очень плохом психологическом состоянии, но он не жалуется. Больше всего его беспокоит то, как будут без него его дети».

В тюрьме Фрицль попал в условия относительно барские – особенно по сравнению с условиями сырого подвала, в которых находились Элизабет и ее дети. Его камера была три на четыре метра, а высота потолка составляла три метра – места более чем достаточно, чтобы стоять в полный рост. Камера освещалась большим окном. Кроме телевизора у него была прикроватная лампа, комнатные растения, которые цвели под лучами солнечного света, пропускаемого оконным стеклом. Была автономная, «умная» ванная с гигиеническим туалетом и раковиной. Тюремное постельное белье было ярким и чистым и разительно отличалось от заплесневелых, отсыревших тюфяков из подвала. Он мог читать доставляемые в камеру журналы. Тюремное питание обеспечивало три здоровых приема пищи в день. Это сильно отличалось от залежавшейся еды, которую ели в подвале. Он мог питаться в своей камере и принимать душ единолично. Принимать душ отдельно от остальных ему было разрешено в качестве уступки, чтобы оградить его от других заключенных. И даже в таких условиях Фрицль жаловался на скуку и чувство изолированности в тюрьме.

«Мы изолировали Фрицля от других арестованных ради его же безопасности, – сказал Фридрих Уоллнер, старший надзиратель тюрьмы Св. Польтена. – Он один ходил принимать душ и иногда ходил на прогулки в тюремном дворе. Но большую часть времени он просиживал перед телевизором, следя за репортажами по его делу».

«Он хотел увидеть каждое написанное слово по делу, смотрел каждый телерепортаж. Это стало какой-то игрой для него – он стал одержим. Надзиратели, выполняя строжайший приказ, заботились о его безопасности».