Замурованная царица. Иосиф в стране фараона

– Нет, отчего же? Нам нетрудно… пробраться в стадо газелей, – загадочно проговорил Пилока, обменявшись с Инини мимолетным взглядом.

– Да, правда, на то мы записные охотники, – согласился последний.

Адирома не понимал, о каком «враге» идет речь и что это за «газель», которую следует убить. Ясно, что они говорили намеками, и все трое понимали друг друга. Очевидно, у них была какая-то тайна, и, вероятно, серьезная, если в нее, по-видимому, посвящена такая почтенная личность, как старый жрец бога Хормаху. Да и Пилока и Инини занимали очень солидные места в государственной иерархии Египта: первый был советником и секретарем казнохранилища фараонов, а последний – советником царского двора. Вероятно, что-нибудь затевается при дворе – что-то похожее на заговор. Неужели против Рамзеса? Недаром они говорили о льве как о «фараоне пустыни». Не он ли «враг»? Только кто же его противник? И кто эта «газель»? Адирома так долго находился в отсутствии, что для него совершенно неизвестно было настоящее политическое состояние Египта. Очевидно, в стране образовались партии, и одна партия что-то замышляет против Рамзеса.

Адирома, однако, не высказал своих подозрений, тем более что при нем говорили намеками, загадками, не посвящая его в свою тайну, хотя для заговорщиков и говорили слишком откровенно. Без сомнения, они не боялись Адирому или уверены были, что он сделается их союзником.

– Когда же ты в Фивы, сын мой? – спросил его жрец.

– Сегодня, святой отец, – отвечал Адирома. – Нынче к вечеру отходит туда судно очень удобное, поместительное.

– О да, сегодня отходит в Фивы большой корабль, «Восход в Мемфисе», – заметил Пилока, – на нем и мы отправляемся.

– Тем лучше, – сказал Инини, – значит, все вместе. А ты, святой отец?

– И я тоже еду, – отвечал Имери. – У меня есть дело до верховного жреца богини Сохет.

– Это Ири? Достойный старец, – заметил Пилока, – он наш разум и свет.

IX

Лаодика, дочь Приама

Через несколько часов после этого и жрец Имери, и Адирома, а равно и Пилока с Инини были уже на пристани, на берегу Нила. Медная корабельная труба кормчего уже два раза прозвучала в воздухе, возвещая о скором отплытии корабля. Матросы густились около снастей и парусов, перекидываясь остротами и бранью. По сходням толпились пассажиры и рабы, нубийцы, финикияне, фригийцы, пафлагоняне, ахеяне и данаи, таская на корабль тюки с товаром, отправляемым в Верхний Египет, в Фивы и в попутные по Нилу города. Пронесли туда же и шкуру убитого утром около Меридова озера льва, а равно пожитки старого жреца, Пилоки и Инини. За пожитками и сами они последовали на корабль.

В это время к корабельным сходням подъехали две колесницы, с которых сошли: с одной – молодой египтянин в богатом одеянии, с золотыми обручами на голых кистях и такою же цепью на шее, с другой – старая негритянка, обитательница земли Куш, а с нею молодая, стройная девушка под прозрачным покрывалом; негритянка несла за ней опахало из страусовых и павлиньих перьев, которое держала над девушкой как щит от солнца.

– О боги! Неужели это ты, добрая Херсе! – воскликнул Адирома при виде негритянки.

– Адирома! – воскликнула в свою очередь последняя в величайшем изумлении.

Девушка под покрывалом вздрогнула от этих возгласов и остановилась.

– Кто с тобой, добрая Херсе? – спросил Адирома, глядя на девушку.

Последняя несколько приподняла покрывало с лица, и на изумленного египтянина глянуло прелестное личико с золотистыми волосами Ганимеда.

– О Горус! – с еще большим изумлением воскликнул египтянин. – Богоравная Лаодика, дочь божественной Гекубы и Приама!

Но в третий раз прозвучала медная труба кормчего, и надо было торопиться на корабль. Молодой египтянин с золотой цепью на шее повелительным жестом приказал негритянке и той миловидной девушке, которую Адирома назвал Лаодикой, дочерью Приама и Гекубы, следовать за собою на корабль. За ним рабы несли тюки и связки с пожитками.

– Кто эта белая девушка? – спросил у Адиромы Пилока, тоже спеша на корабль.

– О друг Пилока! – грустно отвечал Адирома. – Какая превратность судьбы! Это младшая дочь троянского царя Приама – да будет чтима его память вовеки! Но как юная царевна попала в Египет вместе со своей няней-рабыней – я, видят боги, не постигаю… Я помню только тот ужасный час, когда по Трое разнеслась весть, что из деревянного коня, из его утробы, неожиданно вышли данаи – Одиссей, Менелай, Неоптолем, сын Ахилла…

– Из какого деревянного коня? – спросили и жрец и Инини.