Замурованная царица. Иосиф в стране фараона

Солнце только что опустилось за Ливийские горы, окаймлявшие у Фив долину Нила с запада; но Фивы были все еще так же шумны, как и днем. Обыватели, которых вечер застиг вдали от своих жилищ, спешили по домам. Буйволы, коровы, ослы и козы с пастбищ возвращались в свои хлевы и закуты. Их сопровождали крики пастухов и лай собак.

В этот час в задней половине дома Пенхи, в восточной, занильской части города, сквозь небольшое окошко, выходившее на Нил и завешанное изнутри полосатой занавесью, едва заметно просвечивал огонек.

Войдем внутрь дома старого Пенхи. Хозяин и его внучка Хену находились в задней половине дома, в той именно комнате, из маленького окошка которой просвечивал слабый луч огонька на Нил. Это была довольно просторная комната, освещенная висячей бронзовой лампой с четырьмя горелками в виде наклоненных цветков лотоса. На столе стояли две свечи в бронзовых же шандалах с изображениями филинов. Тут же лежали куски воска, ножи и лопаточки из пальмового дерева.

Старик Пенхи, наклонившись над столом, усердно лепил из воска какую-то фигурку в виде женщины, но с головой льва. На другом конце стола маленькая Хену тоже лепила какие-то фигурки, вся углубившись в свое занятие.

Подняв голову и взглянув на работу деда, она радостно захлопала в ладоши.

– Ах, дедушка, настоящая богиня Сохет! – воскликнула она, подходя к старику. – Ах, как хорошо!

– Да, дитя, она удалась мне, – задумчиво сказал старик, – сама богиня помогла.

– Она еще лучше, чем Озирис, – сказала девочка, подходя к нише и вынимая оттуда другую восковую фигурку. – А разве ты меньше молился Озирису?

– Нет, дитя, я усердно и ему молился.

– А посмотри, что я тебе покажу.

Хену подбежала к другому концу стола и взяла слепленные ею восковые фигурки.

– Смотри, дед: это – бог Апис, а это – я!

И девочка весело, звонко расхохоталась: ее смешили сделанные ею безобразные фигурки.

– Видишь, какая я? Ха-ха!

Старик добродушно улыбался, рассматривая произведения своей шалуньи-внучки.

– А какой Апис! Какие рога! Вот он сейчас меня забодает.

И девочка снова залилась смехом, прыгая вокруг стола.

– Постой, дед, я теперь слеплю самого фараона, – говорила она, принимаясь за воск.

В это время с берега Нила донесся резкий звук медной трубы.

– Это корабль откуда-то пришел, – заметил Пенхи.

Затем и старик и девочка снова углубились в свои работы.

Слышно было, как на дворе переговаривались рабыни, которые доили коров и коз. С Нила доносился неясный гул голосов: это шла спешная разгрузка прибывшего в Фивы корабля.

– Не будет ли каких вестей о фараоне? – тихо проговорил Пенхи.

– Может быть, он еще победил какого-нибудь царя в земле Либу, – заметила Хену.

На дворе послышался лай собаки.

– Не чужой ли кто-нибудь? – заметил Пенхи. – Надо бы все это спрятать.

Но вслед за тем собака залаяла радостно, отвечая на чей-то призыв. В то же время раздался не то радостный, не то испуганный возглас старой Атор, верной ключницы Пенхи и няньки Хену.

– О всемогущий Озирис! Кого же я вижу! Ты ли это! Из подземного царства Озириса?

– Нет, добрая Атор, я не был в подземном царстве, – отвечал чей-то знакомый голос.

– Кто это? Чей это голос? – удивился Пенхи.

– А как боги милуют отца? Что маленькая Хену? – послышался тот же голос.

– Обо мне спрашивает! – с удивлением воскликнула Хену. – Кто это?

Пенхи как-то задрожал и весь вытянулся, превратившись в слух. Дрожащими руками он стал собирать и прятать куски воска, восковые фигурки, лопаточки. Лицо его вспыхнуло, потом побледнело.

– Не может быть! – прошептал он. – О боги!

– Кто, дедушка? – спрашивала Хену, схватив деда за руку.

– Я не знаю, дитя… Мне почудилось… Он говорит: что отец…

– О великая Гатор! – послышался радостный голос рабынь на дворе. – Наш господин!

– Где отец? Где моя Хену? – снова говорил тот же знакомый голос.

– О боги! Это он! Это мой сын! – проговорил старый Пенхи и бросился к двери. – Это твой отец, дитя, – он воротился из подземного царства!

Пенхи быстро отворил дверь. Там, в соседней комнате, стоял Адирома.

– Адирома! Сын мой! Ты ли это! – воскликнул Пенхи, протягивая руки.

– Отец мой! Отец! Я опять тебя вижу!

И отец и сын бросились друг к другу в объятия. Одна Хену стояла в каком-то оцепенении, словно забытая. Но в это мгновение в комнату с радостным визгом влетела собака Шази и бросилась лизать лицо девочки.

– Хену! Дитя мое! – нагнулся к ней Адирома, освободившись от отца. – Ты не узнаешь меня? Я твой отец! Какая ты большая выросла! О Гатор! Она у меня красавица!

Девочка, пораженная неожиданностью, совершенно растерялась. Давно освоившись с мыслью, что ее отец погиб в море, что его давно нет на свете, привыкнув думать о нем как о каком-то нетленном духе, превращенном, как ей казалось, в орла или в ястреба, она не могла теперь сразу освоиться с мыслью, что этот большой мужчина, который обнимает и целует ее, и есть ее отец. Она представляла его себе каким-то божеством, не похожим на людей и потому как бы чуждым ей, и вдруг он – сильный, высокий, красивый мужчина.

А между тем Адирома поднял ее и, держа под мышки, то подносил к себе ее раскрасневшееся личико, то отдалял.