Замуж за незнакомца

Кирилл не торопится распахивать дверь: снова притягивает к себе, целует медленнее и глубже. Почти нежно, ласково. От его тела исходит такой жар, что боюсь обжечься, но и не держаться за мужские плечи не могу – шатает из стороны в сторону, будто ураган с ног сносит. Может быть, начался шторм? Дикий вихрь, который сейчас закружит в воронке, поднимет в воздух и унесёт в другую часть планеты?

Но, кажется, даже тогда я не перестану держаться за Кирилла. Странная внезапная тяга касаться его кожи, чувствовать его губы на своих, касаться своим языком его, напористого и жадного, властного и берущего всё без остатка.

Жар спускается вниз, стекает огненной рекой по подбородку, груди, заставляет соски под влажной после океана тканью стать твёрже, чувствительнее. Стону в рот Кирилла, но даже удивиться самой себе не получается. Просто делаю, что чувствую, ругать себя за слабость буду потом.

Кирилл проводит рукой по моей спине, оглаживает поясницу, сильнее к себе прижимает, а я чувствую себя странно после всего, что случилось в эти дни. Страх, адреналин, решимость и отчаяние всё ещё бурлят во мне, а ещё любопытство. Жгучий интерес – что там, по ту сторону жизни, в которую я однажды закрыла для себя дверь?

Страшнее всего, что я решила переступить черту именно с Кириллом – с человеком, который не должен вызывать во мне желание и похоть. Человека, которого искренне хотела ненавидеть.

– Ты голодная, – шепчет мне в шею. – До всего голодная.

Хочу что-то ответить, но язык заплетается, не получается выдать хоть сколько-нибудь осмысленные фразы. Бросаю затею парировать, только снова тянусь к губам Кирилла, заглушая голос разума.

Позволяю Раевскому ввести меня в домик. Он не перестаёт меня целовать, не даёт глотнуть хоть сколько-то кислорода, касается везде и нигде. Мне так хорошо сейчас, мамочки, до какой же степени мне хорошо. Предательское тело плавится под прикосновениями, внизу живота настоящий пожар, а изнутри, на закрытых веках, транслируется пошлое и отвязное кино.  И рейтинги у этого фильма минимум 21+.

Половицы скрипят под нашими ногами, но я лишь краем сознания цепляю этот факт. Мельком вижу обстановку вокруг: кресло-качалку, книжные полки, широкое окно в пол, а за ним бассейн, а запах горячего тела Кирилла вытесняет все прочие ароматы, забивает лёгкие, главенствует. И хочется дышать только Раевским, трогать его, ощущать каждой клеткой.

Кирилл пинком распахивает дверь в спальню. Мы попадаем в сумрачную комнату, в которой пахнет лавандой и ещё чем-то неуловимым, но очень приятным.

Позволяю Кириллу толкнуть себя к кровати. Собственно, я не хочу с ним спорить или бороться – внезапно хочу подчиниться и делать всё, что он скажет. Не только потому, что ничего в интимных делах не понимаю, а оттого, что признаю его власть. Склоняю перед ней голову. Отдаюсь во власть сильного самца, ведущего меня за собой.

Сажусь на кровать. Опираюсь на руки, смотрю на Кирилла.

– Ты очень большой, – говорю глупость, но на умные мысли и дерзкие слова мой мозг нынче не заточен. Только ерунду и может генерировать.

– Я везде большой, – предупреждает, а я закрываю глаза, пытаясь осмыслить этот факт.

Несмотря на свою отсталость в вопросах секса, я прекрасно разбираюсь в физиологии. Про сексуальное несовпадение я слышала, и вдруг становится страшно, что эта участь может постигнуть и нас.

– Насколько большой?

– Прилично, – хмыкает и опускается передо мной на колени.

Раздвигает мои ноги максимально широко, устраивается между, ловит мой всхлип губами. Целует шею, слегка прикусывает, слизывает, снова целует.

Улыбаюсь, коснувшись его лица. Из-за щетины кожа грубая, но на ней ни единого изъяна, словно у мальчика Кирилла Раевского за жизнь ни единого прыщика не выскочило на щеках. Только шрам на брови и под глазом выдают, что детство у этого мальчика было далеко не карамельным.

– Что будет? А если Алиев всё-таки осуществит свой план? Снова нападёт?

Кирилл наклоняется ближе и, снова притянув меня к себе, закладывает одну руку мне за спину, прижавшись губами к моему уху.

– Мне плевать, что хочет Алиев. Он ничтожество. Но ты моя, и я никому не позволю тебя тронуть.

– Ревнуешь?

– С ума схожу, – снова целует меня в шею, прикусывает, будто метку ставит.

Я прикусываю губу до боли, потому что слова о ревности разжигают во мне огонь. Приятно и страшно одновременно.

Кирилл встаёт и поднимает меня на ноги, не переставая целовать. Доводит до исступления. Я задыхаюсь от ощущений, обнимаю Раевского за плечи, трусь грудью, а платье вдруг тесным становится.

– Пора избавляться от бесполезных шмоток, – шепчет на ухо, не терпит компромиссов.

Кирилл раздевает меня медленно, наслаждается процессом. Бретельки летнего платья скользят по плечам, щекочут кожу. На шее бегают мурашки, а муж перекидывает волосы, открывает доступ к затылку и прикусывает холку, тихо урча.

– Моя самка, только моя.

Его слова шокируют. Будто мы животные. Но есть в этом что-то, что по-настоящему заводит, будит внутри что-то первобытное.