Замужем за Лордом

– Да, но я могла бы выучиться другой специальности…

– Голубушка, единственное, что я знаю наверняка, что там строгий медицинский отбор. Даже Максим постоянно из-за него нервничает. А вы совсем не производите впечатление человека, который и при хорошем-то самочувствии мог бы пройти комиссию.

Лина закрыла глаза, из-под её длинных ресниц медленно поползли слезинки. Софья Андреевна достала из сумочки белоснежный носовой платочек с кружевной оборкой и ласково их промокнула.

– Иногда мужчине гораздо важнее знать, что его дома ждут. Кстати, это редкое умение – ждать так, чтобы это доставляло радость ждущему и являлось опорой для того, кого нет рядом. Максим, видимо, разглядел в вас это умение, а потому и ухватился обеими руками, даже женился, на что, признаться, я уж и не рассчитывала.

– Значит, он ошибся, – опять собралась заплакать Лина. – Я совсем не могу радоваться тому, что его нет рядом.

– Вы немного исказили смысл моих слов, но это нестрашно, постепенно вы проникнетесь этой мудростью.

Когда Софья Андреевна ушла, Лина поймала себя на мысли, что жалеет об её уходе, стала воспроизводить в памяти их разговор. «Ждать, чтобы это доставляло радость ждущему…» От этой фразы немножко веяло мазохизмом.

Она пока не могла вставать с постели, чтобы добираться хотя бы до туалета. Сразу начиналось сильное головокружение. Однако просить судно было выше её сил. Этот момент в пребывании в больнице был самым мучительным. В итоге она старалась как можно меньше пить и как можно меньше есть, что совсем не способствовало выздоровлению. Два раза в день приходили санитарки, делали всё необходимое, не обращая внимания на её стеснение, громко удивлялись малому количеству того, что собиралось в судно, ругали её за отсутствие аппетита, забирали скапливающиеся в тумбочке пакеты с соком и тарелки фруктов… Лине казалось, что время остановилось, что она никогда больше не увидит Макса. Пыталась черпать мужество в примере сестры, ведь той было неизмеримо тяжелее, особенно в ту пору, когда не было надежды… В очередной обход врач снова назначил ей капельницы с физраствором, какие ей ставили, когда она была без сознания.

– Вы решили уморить себя голодом? – спросил он, внимательно вглядываясь в её заострившиеся скулы и уже не синие, а почти чёрные тени под глазами.

Она не ответила. Чувствовала, что её затягивает в себя безразличие, если Макс не вернётся завтра, она умрёт. Сознание уплывало в беззаботное детство, из которого ей навстречу летел голос сестры: «А ты помнишь, как в первом классе мне надоело чертить палочки в прописях и я стала вместо них рисовать человечков? Учительница влепила мне единицу в дневник, а, как только она отошла, ты подрисовала единице вторую палочку и соединила их, получился зонтик. Мы засмеялись, учительница вернулась к нашей парте и тебе тоже влепила единицу… А ты помнишь, как в тебя был влюблён мальчик, а ты стеснялась того, что он повсюду за тобой ходит? Однажды он принёс тебе огромный букет жёлтых кувшинок, но ты так смутилась, что отказалась его принять, и он рассыпал цветы по всей дорожке, по которой нам нужно было возвращаться домой…»