Западня. Книга 1. Шельф

— Посиди здесь тихо, — сказала Нина, — вот твой ранец, почитай… или карандаши там у тебя… Поспи, если хочешь. В общем, посиди сама здесь немножко, хорошо?

Лиза кивнула. Нина выложила на кровать пару тонких книжиц, альбом. Внимательно оглядела ее плотно сжатые губы, сгорбленную спину, вздохнула.

— Лиза, ты не должна обижаться на папу, — девочка дернула плечом, и Нина заговорила строже. — Нечего дуться. Это называется шок, понятно? Люди могут говорить всякое, когда у них горе… Ты не должна расстраиваться. Подумай, как сейчас тяжело твоему папе. Ты же его любишь, не хочешь расстраивать?

Лиза снова кивнула — послушно и механически, как китайский болванчик. Без стука распахнулась дверь в комнату, и Лиза безразлично окинула взглядом вошедшего — высокого мужчину в спортивных штанах и толстом свитере, туго обтягивающем заметное брюшко. Рукава свитера были коротковаты, и из-под них выглядывала застиранная серая фланель. Мужчина был лысоват; глаза остро поблескивали из-за очков. Лыжные ботинки, подбитые металлическими пластинками, громко стучали по полу; мужчина ступал неловко, будто каждый шаг причинял боль, — видимо, ботинки тоже были ему малы. В аэропорту его не было, подумала Лиза с равнодушным удивлением. Нина вопросительно посмотрела на вошедшего; тот сухо кивнул и окинул Лизу оценивающим взглядом.

— Так, девочка, — отрывисто заговорил он. — Как тебя зовут?

— Лиза…

— …а фамилия?

— Цветкова.

— Где мы сейчас находимся, знаешь?

Лиза удивленно пожала плечами — странный какой-то дядька, зачем спрашивать очевидное?

— На буровой, — буркнула она.

— А почему?

— Из-за бурана застряли.

— А какое сегодня число, знаешь?

Лиза беспомощно оглянулась на Нину, и та, наконец, вмешалась:

— Отстаньте от ребенка, Александр, мы сутки летели, да с разницей во времени. Я сама уже толком не знаю, какое число!

— Месяц и год, — настаивал тот.

— Ноябрь… девяносто первый.

— Молодец, — Александр потрепал Лизу по плечу. — Я должен был проверить, как она ориентируется, — повернулся он к Нине, — девочка могла быть в шоке. Но вроде бы все нормально… насколько это возможно. А вот ее отец, к сожалению… Пойдемте, — он взял Нину под локоть, — все собрались на кухне. А ты, Лиза, посиди здесь.

— Можно мне к папе?

— Он спит, не беспокой его.

— И никуда не ходи, — добавила Нина, и они вышли.

Оставшись, наконец, одна, Лиза затряслась и уткнулась лицом в ладони.

— Я не хотела, — прошептала она.

— А по-моему хотела, разве нет? — тут же откликнулся Никита. Лиза замычала и прижала ладони к ушам, как во сне, но теперь это не помогало: голос Никиты звучал прямо в ее голове. — Ты сама ему кричала, помнишь?

— Нет! Я просто так сказала, я не хотела! Я скажу ему, и он перестанет на меня злиться… и…

Даже Никите Лиза не хотела говорить о мелькнувшей вдруг тайной мысли: может быть, теперь он вернется к ним с мамой… Но как скроешь что-то от воображаемого друга?

— Он не вернется, — вздохнул Никита. — Он считает, что ты во всем виновата, и теперь будет вас ненавидеть…

— Но я не виновата, — прошептала Лиза. — Я…

— Она из-за тебя на улицу пошла, а там — баммм! — кто-то стукнул ее по голове, и задушил, и выпустил кишки. Кишшшки, — повторил Никита с каким-то злобным удовольствием. — И все из-за тебя.

— Нет… — Лиза обхватила голову руками. Больше всего она хотела, чтобы Никита ушел, но понятия не имела, как его прогнать. — Уйди, — попросила она.

— Я не могу уйти, я же твой воображаемый друг, — возразил Никита. — Я появляюсь, когда ты меня зовешь. Когда я тебе нужен.

— Ты мне не друг! И ты вовсе мне не нужен! Ты приходишь, и говоришь всякие гадости, и пугаешь меня. Друзья так не делают!

— Друзья всегда говорят правду, — грустно ответил Никита. — Я же не могу тебе врать. А, правда — она вот такая…

Он, наконец, замолчал; Лиза рыдала, не в силах остановиться, но привычно стараясь не шуметь — чтобы не услышали взрослые, чтобы не принялись расспрашивать, чтобы не злились и не пугались… Она и без подсказки Никиты знала, что, чтобы ей не говорили, взрослым все равно, что она плачет, — лишь бы им этого было не видно.

Тем временем на кухне собрались почти все застрявшие на буровой. Тимур, умеющий быть незаметным, скромно привалился к стене в углу — на него не обращали внимания, зато он мог видеть всех. Сильно пахло валокордином — отпаивали Вячеслава Ивановича. «Я-то вышел, думал, у стеночки постою, пока он свои дела делает, там сугробом от ветра прикрывает, — бормотал он. — А Шмель-то вокруг дома побежал… и вот…»

Самыми потерянными, как ни странно, выглядели бандиты. Маньяка на стрелку не позовешь, подумал Тимур с легким злорадством, и буран распальцовкой не остановишь. Два здоровых лба, привыкшие рулить и давить, внезапно оказались беспомощными, и это подействовало на них, как нокаут. Барин, впрочем, выглядел получше, чем приезжий Колян: Черноводск был ему родным городом. Он знал, что здесь случается…