Западня. Шельф

— Ты не знала, — сказала она после паузы. Голос у нее был странный, осуждающий и виноватый одновременно.

Лиза не ответила. Она чувствовала себя так, будто спускалась по лестнице — и внезапно вместо ступеньки под ногой оказалась бездна. Она ощутила, как онемело лицо. Как будто она смотрит широко раскрытыми глазами на нечто настолько ужасное, что невозможно отвести взгляд. Как будто Нина раздвинула сухие стебли полыни, а за ними оказался мертвец, разложившаяся мертвая женщина с выпущенными кишками и яркой сережкой в остатках уха. «Привет, Лиза, — говорит она, — добро пожаловать в Марианскую впадину, Лиза! Теперь это случилось с тобой!»

— Лиза? — окликнула ее Нина. Вид у нее был растерянный.

— Я хочу спать, — тихо прошептала Лиза, снова сжимаясь в комок. — Спать хочу...

— Вот и хорошо, — ответила Нина, и в ее голосе было плохо скрытое облегчение. — Поспи, конечно.

Лиза нашарила под свитером фигурку воробья, сжала в кулак. Прохладное прикосновение металла странно успокаивало. Она прикусила кулак и закрыла глаза.

— Ты ничего не можешь с этим сделать, — грустно сказал Никита. — Ничего не исправишь.

— Неправда, — мысленно ответила Лиза. — Если я буду хорошей... они помирятся, вот увидишь.

— Да им все равно, хорошая ты или плохая.

— Нет. Нет, не все равно.

Как жаль, что воображаемого друга нельзя побить, подумала Лиза. Ее охватила странная смесь возбуждения и бессилия — ее трясло, сердце колотилось, как бешеное, но при этом она не могла даже пошевелиться. «Добро пожаловать в Марианскую впадину, Лиза! — вопил мертвец, — здесь монстры, и они любят маленьких девочек! Они хотят есть!»

Лиза вспоминала прошлый июнь, когда они в последний раз летали на юг все вместе, втроем, — мама, папа и Лиза. В Черноводске еще лежал снег, а Хабаровск уже утопал в зелени, и сквер напротив аэропорта пах липкими тополевыми листьями и теплой землей. Они пошли в гостиницу рядом с аэропортом, где было две половины — мужская и женская, в огромных комнатах стояли рядами пружинные кровати и пахло сырым постельным бельем, а из репродукторов доносились объявления о регистрациях и посадках. Они сняли там три койки, а потом нашли свободную лавочку и ели пирожки с картошкой; вокруг сидели и даже лежали на газонах люди с чемоданами, солнце прыгало в листьях, а в траве ковырялись черные галки. Лизе разрешили снять куртку, и она сидела в одном тонком свитере, ощущая спиной легкий ветер и солнечное тепло. Она чувствовала себя совершенно счастливой. Вот бы всегда так сидеть, думала она. Жевать пирожок, запивать вкусным «Дюшесом» и слушать, как хохочет папа. Смотреть, как мама иногда отбирает у него бутылку пива и делает маленький глоток. Ей хотелось, чтобы это продолжалось вечно.

Их рейс на Москву был только утром, времени было полно, и родители решили сводить Лизу в зоологический музей. Они долго ехали в автобусе по незнакомым улицам, расспрашивали прохожих, потом уже в темноте шли по пустынному бульвару, и шелестящие листвой деревья казались Лизе гигантскими. Таинственно светились фонари, полускрытые кронами. На маме было светлое летнее платье с кружевом у подола и бежевые туфли, губы накрашены блестящей помадой, она держала папу под руку и что-то тихо говорила ему про номера в гостинице, про скрипучие кровати. Лиза не вслушивалась в смысл и улавливала лишь интонации — мама говорила особенным, насмешливо-певучим голосом, от которого Лиза чувствовала себя смущенной, счастливой и немного одинокой: мама с папой были вместе, а она — слегка отдельно, и это было хорошо, но все-таки чуточку обидно. Она крепко держала папу за руку, то и дело спрашивала его — про музей, про Хабаровск, про самолеты, и папа отвечал, а потом снова поворачивался к маме.

Музей оказался закрыт, но в сквере перед ним был выставлен скелет кита. В обрамлении тополей, освещенный тусклыми фонарями, он казался волшебным, невозможным чудищем из сказки. Лиза зачарованно обошла его кругом, задирая голову, — скелет был гигантский, огромный, как самолет, он нависал над головой и, казалось, слегка покачивался в бархатном звездном небе. А когда она вернулась, услышала хихиканье и увидела, как мама с папой целуются в тени; она подбежала к ним, и папа подхватил ее на руки, а мама обняла их обоих...

Что же, теперь такого не будет? Никогда-никогда? Лиза не могла понять, что случилось. В их жизни что-то сломалось, и Лиза чувствовала, что, может быть, в этом виновата она. Хотелось заплакать, но сил на это не было. Лиза нашарила воробушка, привычно сжала в кулаке. «Зато я тебя никогда-никогда не брошу», — сказал Никита, и Лиза вздохнула благодарно и разочарованно.

Внутри екнуло, заложило уши, — самолет шел на посадку.