Запах лимона

Петров неистовствует. Петров не знает, что если не сегодня, так вчера, не вчера, так на прошлой неделе, в Лондоне, сэр Вальсон сердито откинется в жалобно звенящие пружины кресла: «Проклятая бумажонка. Стоило Мак-Кину присылать этот вырванный листок, если из него можно столько же узнать об этом нужном месте, сколько из каталога моего портного…» Принимая за начало восточный край, 180 локтей к лесу, и влезть на то дерево, которое будет прямо перед тобой, тогда, если повернуться спиной к солнцу ровно в полдень, отсюда и только отсюда будут видны три других вершины в виде петушиного гребня. Из них одна наполовину закрывает другую, а за этой средней… «Тысяча петушиных гребней этому дьяволу Утлину! Зачем ему нужно было из всего дневника класть в шкаф в Ростове вместе с другим дневником, дневником опытов, только одну, никому не нужную бумажку. Да, здесь точно указано, как найти закрытую вершину и тропинку за ней, и поворот с этой тропинки, и масса других очень точных примет. Но здесь нет одного. Восточный угол — его надо принять за начало? Дома, пруд, лужайки, ямы, горы… И из-за этой глупой предусмотрительности загорается сыр-бор с самшитом, и лорды тревожатся, и будущность лучших людей Англии — в руках какого-то нелепого Советского Концессионного Комитета…» Вальсон злобно теребит холеные военные усы. Аксельбанты на его груди звенят и путаются. Он не знает — а он знает много, — не знает, не может знать всех свойств того или другого сенбернара, всей обстановки квартиры Петрова, за которой агенты Аз. ГПУ следят слишком тщательно, чтобы она стала видимой Вальсону. Не знает он и о ежевечернем чтении тов. Петрова. И должен мириться с нелепой историей бумажонки, — не зная уничтоженного в ней места, нельзя определить, от какого восточного угла нужно отсчитывать роковые 180 локтей.

Но, вероятно, в дневнике не хватает больше, чем одной страницы. Он начинается неожиданно, вдруг, с восклицания.

«…Совершенно неописуемое! Мохамед раздвинул листву шуршащих самшитовых деревьев, растущих здесь во множестве. Перед нами встала та самая котловина, о которой он говорил мне. Я не удивлен, что он принял ее за кусок рая, свалившийся на Землю. Вся она походит на замерший кратер потухшего давно вулкана, метров 200 или 250 в диаметре. Склоны ее, до красноватых скал, сквозь какие мы только что пробрались, сплошь покрыты какой-то неимоверно-роскошной, похожей на тропическую, растительностью. Из жерла огромной воронки, как из разбитого окна оранжереи, веяло душным, сырым зноем, запахом цветущих магнолий, рододендронов, тепличной земли, пара, — всем ароматом девственной саванны или льяносов Оринокко. В совершенно неподвижном, густом, насыщенном влагой воздухе никли тяжелые огромные гроздья ветвей и цветов, а за их пологом, в непроницаемой темноте сгущающегося вечера словно горел огромный изумрудно-голубой светляк».

Уже поздно ночью Петров передает содержание дневника всем руководителям ГПУ, собравшимся у него на квартире. Решено ознакомиться возможно подробнее со всеми данными по этому сказочному делу, чтобы дружным коллективным усилием распутать чудовищный клубок. В маленькой комнате заперты все окна, — курить приходится выходить в другую, чтобы не повредить больному. Снаружи и внутри сторожкие глаза напряженно следят за всяким, кто приблизится к дому в это время. Трудно допустить, чтобы враги, такие вероломные и сильные, не узнали бы теперь, где находится драгоценная рукопись. Враги… Но кто они такие? Неужели еще долго томиться, упорствовать, ждать удара из-за угла… Все сгрудились около стола. Петров рассказывает.

«После долгих уговоров, ему удалось убедить напуганного турка сойти в долину и произвести подробный осмотр ее. Все оказалось таким или почти таким, как в его рассказе. По средней линии впадины протекал крошечный ручеек, бравший начало почти в ее центре, несколько западнее. Камни в нем, его вода, случайно упавшие в его русло предметы, даже легкий туман над поверхностью его — сильно светились прозрачным голубым светом. Было очень жарко, жара эта все увеличивалась, и в западной части круга-кратера доходила до 54–57 градусов по Реомюру (видимо, Утлин носил с собой термометр). Растительность, похожая на тропическую, при ближайшем осмотре оказалась еще более странной. Формы ее напоминали общекавказские: но размеры, пышность, блеск, превосходили тропики. В частности, самшит, растущий за пределами кратера в обычном своем низкорослом виде, здесь превращался в великолепную пальму». Все это химик заметил, видимо, мимоходом, быстро пересекая лощину с целью пробраться в чащу леса, где за рощей деревьев будто светился чудовищный зелено-голубой фонарь…

«Ну, ну!..» с каждым перерывом речи Петрова сосредоточенные лица придвигаются все ближе, глаза блестят все ярче. «Ну!»