Запах соли, крики птиц

— А что там за повреждения? — спросил Мельберг, наклоняясь вперед.

Патрик помедлил.

— У нее раны во рту и вокруг губ.

— Вокруг губ, — скептически произнес Мельберг.

— Да, — словно оправдываясь, ответил Патрик. — Это не много, я понимаю, однако, учитывая то, что все дружно заявляют, будто она вообще не пила, а у нее такое колоссальное содержание алкоголя в крови, мне это кажется подозрительным.

— Подозрительным? Ты хочешь, чтобы мы начали расследование только потому, что тебе мерещится нечто подозрительное?

Мельберг поднял бровь и посмотрел на Патрика. Ему это не нравилось, основание казалось слишком слабым. С другой стороны, если прежние странные идеи Патрика себя оправдывали, то, может, стоит ему не мешать. Под напряженным взглядом подчиненного он с минуту подумал и наконец сказал:

— Ладно. Потрать на это несколько часов. Если вы — ведь я полагаю, ты потащишь за собой Мулина — обнаружите какие-либо признаки того, что дело нечисто, валяйте, продолжайте. Но если ничего толкового с ходу не найдете, то я не желаю, чтобы вы попусту тратили время. О'кей?

— О'кей, — с явным облегчением согласился Патрик.

— Ладно, тогда отправляйся работать, — распорядился Мельберг, махнув правой рукой. Левая уже опускалась к нижнему ящику.

Софи осторожно вошла в квартиру.

— Ау! Керстин… ты дома?

В квартире стояла полная тишина. Софи уже успела проверить — на работе Керстин не было, она сказалась больной. Ничего удивительного — Софи саму, принимая во внимание обстоятельства, освободили от школы. Но где же она может быть? Софи стала обходить квартиру, но слезы хлынули потоком, и девушка, кинув рюкзак на пол, села прямо посреди ковра в гостиной. Она закрыла глаза, пытаясь не видеть того, что сейчас причиняло ей такую боль. Все вокруг напоминало о Марит. Сшитые ею занавески, купленная совместно для украшения новой квартиры картина, подушки, которые Софи, полежав на них, никогда не взбивала, чем вечно расстраивала мать. Как Софи с ней ссорилась! Кричала на нее и злилась, потому что та предъявляла требования, устанавливала правила. Но вместе с тем это доставляло Софи удовольствие. Ругань и ссоры приучили ее тянуться к стабильности и упорядоченности. И главное, несмотря на протест, провоцируемый ее подростковым организмом, Софи ощущала уверенность от сознания, что она здесь. Мама. Марит. Теперь остался только отец.

Почувствовав у себя на плече руку, Софи подскочила. Подняла взгляд.

— Керстин? Ты дома?

— Да, я спала, — ответила Керстин, опускаясь на корточки рядом. — Как ты?

— О, Керстин, — только и произнесла Софи, уткнувшись лицом ей в плечо.

Женщина неловко обняла ее. Они, как правило, обходились в общении без физического контакта — когда Марит переехала к Керстин, Софи уже вышла из того возраста, когда детишек принято обнимать и целовать. Однако вскоре ощущение неловкости стало исчезать. Софи жадно вдыхала запах кофты Керстин — это была одна из любимых кофт матери, еще хранившая аромат ее духов. От этого запаха слезы хлынули сильнее, и Софи почувствовала, что на плечо Керстин потекли сопли. Она отодвинулась.

— Прости, я вымазала тебя.

— Ничего, — сказала Керстин, смахивая большими пальцами слезы с лица Софи. — Сморкайся сколько угодно. Это… кофта твоей мамы.

— Я знаю, — ответила Софи и засмеялась. — Она бы убила меня, если бы увидела, что на ней образовались пятна от туши.

— Овечью шерсть нельзя стирать больше чем при тридцати градусах, — монотонно произнесли они хором, и обе рассмеялись.

— Пойдем на кухню, — предложила Керстин, помогая Софи подняться. Только тут Софи заметила, что лицо маминой подруги словно осунулось и выглядит намного бледнее обычного.

— А как ты сама? — с беспокойством спросила Софи.

Керстин всегда бывала такой… собранной. Девушка испугалась, увидев, как у нее задрожали руки, когда она стала наливать в электрический чайник воду.

— Да так себе, — ответила Керстин, не в силах сдержать подступившие к глазам слезы. Она столько плакала за последние дни, что ее удивило, как у нее еще остались слезы. Она приняла решение и собралась с духом. — Послушай, Софи, мы с твоей мамой… Я должна тебе кое-что…

Она умолкла, не зная, как продолжить, да и не зная, надо ли продолжать. Но к своему огромному удивлению, увидела, что Софи засмеялась.

— Милая Керстин, надеюсь, ты не собираешься рассказывать мне про вас с мамой как о великой новости?

— Что ты имеешь в виду: про нас с мамой? — осторожно спросила Керстин.

— Ну, что вы были вместе и тому подобное. Господи, неужели ты думаешь, что вы могли кого-нибудь провести? — Она снова засмеялась. — Что за дурацкий спектакль вы разыгрывали? Мама перетаскивала свои вещи взад и вперед, в зависимости от того, здесь я живу или нет, и вы потихоньку держались за руки, когда думали, что я не вижу. Бо-о-же, какая глупость, сейчас ведь все либо гомосексуалы, либо бисексуалы. Это же самый писк.

Керстин смотрела на нее совершенно обескураженно.

— Почему же ты ничего не говорила? Раз уж знала?

— Это было классно — смотреть, как вы разыгрываете театр. Самое прикольное развлечение.