Запах стекла

— Бедный Мацюсь Любомирский, — съязвил Иеремия, — сбитый вражескими истребителями; у Конецпольского нервный тик, а Радзивилл — чертов литвин. У любимой Отчизны остались только я и Чарнецкий… Впрочем, как и всегда. — Он рассмеялся. — Вечно оно так. Как Польше туго, так Чарнецкие и Вишневецкие должны вытаскивать ее из сортира… — Он почесал подбородок. — Погоди, но ведь не хватает Януша Собеского.

— Ясь Собеский сломал ногу во время первого прыжка с парашютом в курсе начальной подготовки. Мамаша вытащила его из армии.

— Насколько я понимаю, если бы не это… он был бы первым в списке?

Анка кивнула.

— Стефка я знаю. Он бы подошел.

Потоцкая еще раз затянулась дымом.

— Ему отказывают пять женщин из десяти. А тебе — одна из сотни, — прошипела она.

— А, это правда… — Вишневецкий уже хохотал. — Прошу прощения. Я только представил седенького маршалка сейма, который изучает рапорты типа: «Совершенно секретно. Число эрекций, достигнутых Вишневецким по отношению к среднему значению по всей армии, за период…»

— Прекрати! — Румянец на щеках пани посол явно не был искусственным. Вот этим она спешила своего гостя полностью.

— Извини, — прошептал тот.

— Если так хочешь, я подставлю тебе задницу! — рявкнула Потоцкая. — Но… Позволь мне сохранить хоть немного уважения к самой себе!

— Прошу прощения, — повторил Иеремия. — Я ляпнул глупость. Sorry.

Какое-то время в комнате царила зловещая тишина.

— Что, снова по-еврейски? — но при этом легонько усмехнулась. — Или какая-то китайская гадость?

— Sorry по-тонкински означает «снимай…» — Вишневецкий только махнул рукой. — А какой-нибудь другой крючок во всем этом деле имеется?

Анка разлила коньяк по бокалам.

— La bombe de Heisenberg, — перешла она вдруг на мертвый французский.

— Que? Dequoituparle?

— Бомба Гейзенберга, — повторила та по-польски. — Ты же на гражданке был физиком. Знаешь, кто такой Вернер Гейзенберг, правда?

— Это тот, что принцип неопределенности?

— Угу.

— Но он же не химик. Какую же бомбу мог он сделать?

— Не сделал, а делает… Это какой-то чертов конец света. А немцы, во-первых, непредсказуемые, а во-вторых, ненавидят нас, поляков, за то, что мы не покончили со своими евреями. Хуже того, мы дали убежище евреям из Германии. Теперь же у них пена на губах выступает, когда видят, как наши евреи торгуют с Америкой… И они здорово дадут нам по заднице, если только Моня Гитлер в твоих объятиях их не остановит, и если… не мы первыми будем иметь бомбу Гейзенберга.

— Что такое бомба Гейзенберга?

— Армагеддон. Конец света. Окончательное решение для всех народов… — Пани посол печально улыбнулась. — Это и есть та самая гадкая атомная бомба.

— Какая?

— Ладно, не будем. Наш лучший специалист по физике утверждает, что мы сделаем ее быстрее, если только добудем планы. Или, по крайней мере, общую информацию. Уран в Сибири уже добывают. Но нам следует иметь хотя бы общее понятие, в чем тут дело. Тебя, как муженька Монечки, пропустят куда угодно. Так что съездите в Висбаден. Глянешь, что за штука их реактор. Ты же физик. Должен понять, что и как…

— Насколько я понял, в связи с этим, у Чарнецкого никаких шансов… просто не было, — вновь съязвил Иеремия. — Насколько мне известно, он у нас архитектор.

Потоцкая усмехнулась, затем скорчила гримасу.

— Наш лучший человек утверждает, что мы сделаем все быстрее. Нужно только иметь какую-то точку отсчета. Какие-нибудь планы, чертежи, идеи.

— А сам он что, не может смотаться в Висбаден?

— Нет, во-первых, он беженец из Германии, во-вторых, он еврей.

— Езус-Мария… Так кто же этот наш лучший спец по физике?

— А ты не знаешь? — Потоцкая удивленно подняла брови. — Альберт Эйнштейн.

Вишневецкий проснулся на лежанке в лаборатории. Теперь он сразу же знал, где находится. Сам снял электроды с головы.

— Господи Боже мой… — простонал он. — И это должен быть «Эротический сон о красивейшей в мире женщине»? Спасибо вам с кисточкой!

— Что? — обеспокоился Борковский — Красивейшей в мире женщины не было?

— Была… — Вишневецкий ругнулся про себя. — И даже хотела снять для меня трусы. Только ни до чего так и не дошло.

— И что же помешало?

— Бомба Гейзенберга.

— Чего?

— Атомная бомба, которую в Польше реконструировал Альберт Эйнштейн. Знакома вам такая фамилия? — насмешливо спросил он. — Это было продолжением предыдущего сна!

— Невозможно…

— Тем не менее, было! Было!!!

— Невозможно! Предыдущий сон на наших кассетах продолжить нельзя! — Борковский глянул на техника, тот кивнул и склонился над компьютером.

— Ругательства? — спросил Борковский.

— На сей раз не было.

— Ага… Выходит, ситуацию мы контролируем.

— Мы дома, — буркнул Борковский. — Погоди, так что такое эта бомба Гейзенберга?

— Не знаю. Это их атомная бомба или нечто подобное… В жизни не было более дурацкого сна. Мне нужно было жениться на Монике Гитлер…

— О Боже… Серьезно?

— Ну.

— А кто это — Моника Гитлер?

— А ты как думаешь? — Вишневецкий начал одеваться. — Чья это доченька?… Уверяю, что не Ковальского.

— Погоди… И что, действительно с самой красивой женщиной ни до чего не дошло?