Запечатанное письмо

«Лэнгхэм-Плейс

30 октября 1864 г.

Дорогая мисс Фейтфул!

Прилагаю окончательный вариант первого номера „Виктории мэгэзин“ и с нетерпением жду, когда я смогу просмотреть гранки.

Хотя Вы можете этого не знать, но Ваше неожиданное отсутствие на протяжении нескольких недель чрезвычайно осложнило мне подготовку к выпуску этого номера. По дополнительным причинам эта задача оказалась более трудной, чем я ожидала; должна сказать, что с тем бюджетом, который Вы мне предоставили, я нашла практически невозможным достигнуть высоких стандартов, о которых мы с Вами мечтали. Я понимаю, что вложения должны расти постепенно, но в настоящий момент, не располагая достаточными средствами для выплаты гонорара уважаемым писателям, вряд ли можно добиться реального улучшения.

Признаюсь, лишь после долгих размышлений я решила со следующего месяца отказаться от интересной работы, которую Вы так любезно предложили мне, я имею в виду создание периодического издания, которое со временем, под Вашим редакторством или кого-то другого, безусловно, станет очень значительным и авторитетным выразителем идей нашего движения.

Разумеется, в принятом мной решении сыграли свою роль и определенные посторонние факторы. Нам нет необходимости обсуждать их.

Поверьте, мисс Фейтфул, я ничего не имею лично против Вас — я всегда буду испытывать глубочайшее уважение к Вашей работе и сожалеть о требованиях момента.

Искренне Ваша, Эмили Дэвис».

Фидо лежит в постели; сквозь занавеси с трудом проникает бледный желтый свет. Она с удивлением ловит себя на том, что хотела бы никогда не уезжать из Хэдли. Но мысль почувствовать себя заурядной женщиной кажется ей очень привлекательной. Она могла бы остаться жить в своей семье, быть просто дочерью, у которой только и дела, что играть на фортепьяно и помогать матери заботиться о деревенских ребятишках…

После суда Эстер не осталась поговорить с Фидо. Фидо видела ее снаружи Вестминстер-Холла, когда та еле шла по улице, спотыкаясь, словно больная. Как она опишет этот долгий день своему мужу, что расскажет отцу и матери, когда приедет к ним?

Фидо не могла заставить себя принимать это близко к сердцу. Слишком велика ее усталость после шести лет работы в замкнутых душных конторах, где ей приходилось выслушивать отчаявшихся женщин; после шести лет отчаянных усилий предоставить возможность выбора представительницам своего пола (которые, в большинстве своем, в основном интересуются рюшками да оборками!). Она израсходовала все свои силы, все терпение, все сочувствие. И каковы же результаты грандиозного проекта, в котором она принимала участие? Около двух дюжин женщин, которые умеют набирать текст и вести бухгалтерский учет, вместо того — или перед тем — чтобы рожать детей. Сколько взволнованных речей, сколько страстных убеждений и доводов — и все напрасно! Ни один закон, попирающий права женщин, так и не изменен.

«Я не из таких женщин», — сказала Хелен, когда Фидо предложила ей работу корректора. Только теперь Фидо осознает подразумеваемый ею оскорбительный смысл. Хелен вовсе не хотела этим сказать, что она не способна на эту работу. Она имела в виду, что работа — это унизительный выход для женщин, число которых сейчас намного превышает мужское население Англии, не нашедших себе мужа.

Фидо продолжает неподвижно лежать в постели. У нее не осталось никакого запаса сил, все ее резервы исчерпаны. «Можно продать типографию, — думает она со смутным искушением, — или закрыть ее на время и отправиться за границу — на собственные средства. Родителям это понравилось бы». (В Париж? В Амстердам? Или в Рим?) Это понятно; кто мог бы винить ее после того, что произошло?