Запечатанное письмо

— Хотелось бы мне иметь хотя бы маленькую толику твоей уверенности, невозмутимости и невосприимчивости, — сказала она и вздрогнула. «Господи, как скучно сухо звучат мои слова!»

— Если я и ввела тебя в заблуждение, то потому, что сама не знаю, что сделаю через минуту. И сама себе стыжусь признаться, как далеко я зашла. Когда я влюбляюсь, то не в силах сдерживаться, ничего не могу с собой поделать, — глухо призналась Хелен. — Но ты это знаешь, не так ли? И всегда знала.

Фидо отвела взгляд на заставленные китайским фарфором полки, на обои с рисунком, который словно уменьшает комнату. Нет, она не могла бы так жить. У Хелен нет ни работы, ни серьезного дела, которое захватило бы ее и возвысило; только страсть способна ее увлечь, но что с ней сделала эта страсть! Если Фидо не понимает этой страсти, не может оправдать слабость Хелен и простить ложь, на которую та вынуждена была пойти, — то может ли она называть себя священным именем подруги?

— Пожалей меня!

— Я жалею, — сказала Фидо наконец, глядя прямо ей в глаза. — Правда жалею. И не осуждаю тебя за эту связь. Но я считаю, что она отравляет твою душу. — Она встала с тяжелым вздохом. — Больше я не стану помогать и содействовать ей; я даже слышать об этом не желаю.

— О, но…

— Тсс… — Фидо приложила палец к губам, глядя на Хелен глазами полными страстной любви.

Члены Общества реформисток созваны на Лэнгхэм-Плей загадочным посланием Бесси Паркес: «С целью обсудить дело, представляющее важное значение для будущего „Журнала“».

Странно, подумала Фидо, перечитывая ее записку: всего месяц назад для нее не было ничего важнее, чем будущее «Журнала английской женщины». А сейчас все ее мысли сосредоточены на Хелен Кодрингтон. Временами она ловила себя на том, что лучше бы ей не встречаться с ней на Фаррингдон-стрит; чтобы в тот последний день августа она оказалась где-нибудь в другом районе Лондона и шла бы себе, погруженная в свои мысли.

— Ситуация весьма неприятная, — заметила Эмили Дэвис, занимая место за столом.

Их секретарь не может унять дрожи.

— Выяснилось… Оказывается, финансовое положение «Журнала» в гораздо худшем состоянии, чем мы думали.

— Расскажите им, что сказали подписчики, — величественно распорядилась Бесси Паркес, трагически покачивая головой.

— Я втайне беседовала приблизительно с десятью нашими подписчиками, которые после шести лет решили не возобновлять подписку, — сказала Сара Левин своим пришепетывающим голосом. — Несколько человек заявили мне, что, по их мнению, «Журнал» так и не сумел оборвать некоторые сомнительные связи.

— Но, бог видит, мы старались! — воскликнула Джесси Бушере.

— В самом деле, — грустно подтвердила Иза Крейг. — Вынудили бедную Макс уволиться с должности редактора…

Фидо нахмурила брови. Она до сих пор чувствует себя виноватой в том, что приложила руку к увольнению Матильды Хейс,[45] писавшей под псевдонимом Макс. Она была самой ревностной участницей за права женщин, которая призывала к эмансипации женщин еще в то время, когда остальные члены Лэнгхэмской группы носили короткие платьица.

— Мы ее не вынуждали, — возразила Бесси Паркес.

— Ну, уговорили, убедили, — сказала Фидо.

— У нас не было другого выхода: имя Макс было запятнано, — заключила Бесси Паркес, глядя в сторону. — Ее репутация сторонницы блумеризма,[46] дикие вспышки, эта женская община в Риме…

— Однако вы дружили с ней и с мисс Кашмен,[47] вы сами там жили, — подчеркивает Джесси Бушере.

— Да, и Макс всегда будет мне дорога! — дрожащим голосом проговорила Бесси Паркес. — Но подмоченную репутацию крайне трудно восстановить. Приходилось принимать отчаянные меры.

Какая странная смесь нежной души и поразительной твердости в Бесси Паркес, подумала Фидо. Она замечает, что изо всех сил цепляется за край стола. В глубине черепа, где-то за правым глазом, пульсирует сильная боль.

— Я никогда не видела ее в «блумерах», — взорвалась она. — Только в рубашках и в жакетах, сшитых у портного.

— Любая эксцентричность, даже в одежде, оказывается на руку нашим противникам, — сказала Бесси Паркес.

— А кроме того, — возмущенно повысила голос Фидо, — абсолютно несправедливо обвинять «Журнал» в симпатиях к свободным нравам, тогда как он в высшей степени банален и скучен.

— Вы сами все поняли, — жестко заявила Эмили Дэвис. — Полагаю, все эти разговоры о репутации — всего-навсего отвлекающий маневр; нашим читателям попросту надоело тащить эту хромую собаку.

Иза Крейг очень расстроена.

— Но, мисс Дэвис, вы не должны относить это к себе лично! Поначалу число наших подписчиков быстро возрастало и достигло пика в тысячу человек, а потом стало уменьшаться — задолго до того, как вы стали редактором.

— О, мне это прекрасно известно, и я полагаю, что достаточно профессионально исполняю свою работу в меру моих скромных способностей, — согласилась Эмили Дэвис. — Но следует признать, что «Журнал английской женщины» никогда не отличался интеллектуальными и литературными достоинствами.

Женщины избегают смотреть друг другу в глаза.

— Наши друзья покупают его из чувства долга и, как я подозреваю, не читая кладут на полку.