Записки

Мы остановились с генералом Шатиловым в здании русского посольства, где военный представитель генерал Агаптев любезно предоставил в наше распоряжение свой кабинет. Громадные залы посольства были переполнены беспрерывно прибывающими с Юга России многочисленными беженцами, ожидавшими возможности, по получении необходимых виз, проехать дальше. Те, которым ехать было некуда, устраивались на Принцевых островах, пользуясь помощью союзников: американцы, англичане, французы и итальянцы брали на себя попечение о беженцах, распределив между собой помощь на Принцевых островах. Моя семья пользовалась гостеприимством англичан на о. Принкипо. Я и жена тяготились чужеземной помощью и решили при первой возможности перебраться в Сербию; остановка была за деньгами. Мы выехали из России совсем без средств. После долгих хлопот, мне, с помощью оказавшегося в Константинополе А. В. Кривошеина, удалось сделать заем в одном из банков и на первое, по крайней мере, время, мы могли считать себя обеспеченными.

Отъезд наш задерживался тяжелой болезнью матери моей жены.

Я сделал визиты союзным военным комиссарам. Французского и итальянского не застал и познакомился лишь с американским, жизнерадостным, добродушным адмиралом Бристоль, и английским, адмиралом де-Робек. У него я познакомился с командующим оккупационными Великобританскими войсками генералом Мильн. Красивый старик, совершенный тип английского джентельмена, адмирал де-Робек, видимо, мало интересовался политикой и негласным руководителем последней являлся генерал Мильн. Он проявил большой интерес к настоящим событиям на Юге России, долго и подробно меня расспрашивая. Коснулся он и вопроса о взаимоотношениях моих с Главнокомандующим и дошедших до него слухов о подготовлявшемся в Крыму перевороте. Я мог подтвердить ему лишь то же, что говорил ранее г-ну Мак-Киндеру.

Из Новороссийска приходили тяжелые вести, 7-го марта красные форсировали реку Кубань. Противник стал распространяться к югу. Восстания в тылу охватывали новые районы.

Неожиданно я получил от генерала Деникина письмо – ответ на посланное мною ему перед отъездом из Крыма:

«Генерал-лейтенант Февраля месяца, 25 дня, 1920 г.

А. И. Деникин

Милостивый Государь, Петр Николаевич!

Ваше письмо пришло как раз вовремя – в наиболее тяжкий момент, когда мне приходится напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены…

Если у меня и было маленькое сомнение в Вашей роли в борьбе за власть, то письмо Ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды. Вы это знаете. В нем приведены чудовищные обвинения, в которые Вы не верите. Приведены, очевидно, для той же цели, для которой множились и распространялись предыдущие рапорты-памфлеты. Для подрыва власти и развала, Вы делаете все, что можете.

Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает Вас за непомерное честолюбие…

Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло.

А. Деникин».

Генерал Деникин, видимо, перестал владеть собой.

Мы стали готовиться к отъезду. Несмотря на то, что в Константинополе оказалась масса знакомых, я мало кого видел, целые дни проводя в прогулках по городу и его окрестностям, знакомясь с многочисленными памятниками старины. Изредка по вечерам собирались мы в одном из бесчисленных кафе и за чашкой турецкого кофе беседовали с А.В. Кривошеиным и П.Б. Струве.

Наконец, день нашего отъезда был окончательно установлен. За несколько дней до него я получил письмо генерала Слащева. Письмо это было совершенно сумбурное. Слащев убеждал меня не уезжать из Константинополя и ожидать какой-то телеграммы от него и Сената (Сенат из Ростова был эвакуирован в Ялту, где продолжало оставаться большинство сенаторов).

Он просил меня верить в бескорыстность руководивших им чувств, «но» – писал он, – учитывая в армии популярность Вашего и моего имени, необходимо их связать, назначив меня Вашим начальником штаба. Письмо было для меня загадкой. Через несколько дней она разъяснилась.