Записки 1743-1810

У Неккера я познакомилась с епископом Отенским и с Гибером, автором тактики, столь нашумевшей. Встретилась я и с Рюльером, которого я знавала в период его пребывания в России в эпоху восшествия на престол императрицы. Я заметила, что он был в смущении, вероятно вспомнив, что я отказалась его принять в первое свое пребывание в Париже. Подойдя к нему, я сказала, что я слишком горда и слишком хорошего мнения о нем, чтобы думать, что мои друзья 1762 г. перестали быть ими; что я очень рада его видеть, и если госпожа Михалкова (под этим именем я путешествовала в первый раз), не желая никому показываться, пожертвовала удовольствием, которое ей доставило бы его общество, то у княгини Дашковой нет никаких оснований поступать так же. Я сказала ему, что буду с удовольствием принимать его, когда ему угодно, но не стану ни читать, ни слушать его книги, несмотря на то что местами она, вероятно, представила бы для меня большой интерес. Рюльер остался доволен моими словами и посетил меня несколько раз. Малерб, его сестра, еще несколько лиц, в особенности Дидро, который был достоин доверия вследствие своей природной искренности и дружбы ко мне, уверяли меня, что Рюльер отзывался обо мне самым лестным образом, но привели мне несколько суждений его об императрице, которые я не могла распространять. Каково было мое удивление, когда двадцать лет спустя, в эпоху, когда все во Франции было перевернуто вверх дном и когда клевета, неприличие, разнузданность — плоды разногласий и партийности — говорили и печатали все, что диктовали им злобные страсти, каково, говорю, было мое удивление, когда я прочла в брошюре, озаглавленной «Мемуары о революции 1762 г.» Рюльера, что я была любовницей графа Панина, дяди моего мужа, который по возрасту мог быть ему отцом, не только что моим, и что я была беременна от него (в таком случае я должна была носить своего сына одиннадцать с половиной месяцев, так как он родился 12 мая). Кроме того, в этой книге было и еще много всякой лжи. Однако я вспомнила, что Рюльер несколько лет прослужил в Министерстве иностранных дел и что он со своим умом и знанием не мог бы написать, что при бракосочетании Петра III с принцессой Цербтской (впоследствии Екатериной II) в контракт было включено условие, что в случае смерти императора престол переходит к ней; самый невежественный новичок в дипломатии не мог бы написать подобной нелепости, так что я утешилась и сняла всякую вину с памяти Рюльера; он бывал у меня почти каждый день в этот период, видел мою любовь к мужу и знал мои принципы вообще; поэтому я и не сомневалась более, что это мнимое сочинение Рюльера было апокрифическое.

В назначенный час я с детьми поехала в Версаль. Королева ожидала меня в апартаментах Жюля Полиньяка. Ее величество пошла ко мне навстречу и обошлась со мной очень ласково. Я сидела рядом с ней на диване, дети мои с другой стороны вокруг круглого столика, и мы непринужденно болтали. Она говорила с моими детьми о танцах, в которых, как она слышала, они были особенно искусны, и прибавила, что, к ее большому сожалению, ей вскоре придется лишить себя этого удовольствия.

— Почему же? — спросила я королеву.

— К сожалению, во Франции нельзя танцевать после двадцати пяти лет.

Я, как настоящая простушка, забыв пристрастие королевы к картам, возразила, что следует танцевать, пока ноги не отказываются служить, и что танцы гораздо полезнее и естественнее азартных игр.

Королева ответила, что она смотрит точно так же, и когда я потом думала и старалась припомнить, не была ли королева недовольна тем, что я сказала, я не могла припомнить ни малейшего признака недовольства в ее лице или в голосе. На следующий день, приехав в Париж, я узнала, что все уж передавали друг другу вырвавшуюся у меня фразу. Доказательство внимания ко мне публики, которым это, быть может, объясняется, не произвело на меня такого впечатления, чтобы уравновешивалось неприятное чувство, какое я испытывала при повторении этого рассказа, так как похоже было, будто я хотела дать урок королеве. Ее величество продолжала любезно обходиться со мной, и благодаря ей я получила разрешение повести моего сына осмотреть воспитательное заведение Сен-Сир, куда мужчинам не было доступа. Нас повезли туда из Версаля в придворных каретах; госпожи де Полиньяк и де Сабран с каждым своим приездом в Париж передавали мне любезные приветствия от ее величества.