Записки афинского курьера

Но, по большому счету, когда мы договаривались, о собачке не было сказано ни слова, а тут только за ней неделю убирать надо. Интересно, сколько времени эта квартира не видела швабры? И почему? Вроде, не траур. Не было Фреккенбок? Так тут же двое недорослей вполне детородного возраста. Но, видно, им в даже в голову не может придти, что квартиру можно убирать. Сгорела лампочка в люстре – надо вызвать электрика; плохой напор в кране, забился фильтр – пригласить гидравлика. Собачьи хм-хм – взять в дом домработницу. Занятная психология…

Я вышла на кухню. Мадам Рита, не поменяв позы, лежала торфяным пластом в углу, явно презирая жизнь во всех ее проявлениях.

– Лежит, зараза. О, да, да, вот она какая – собачья доля! Это у кого из нас, простите, собачья? У тебя, ленивая плесень, которой неохота своих же блох погонять, или у меня, – в подвале и со шваброй в мозолистых руках, чистящей Ваши…, простите, не при дамах будет сказано!..

Прошел месяц.

Всякий раз я убирала в квартире на столько тщательно, что утром, идя на работу, мечтала о том, как сегодня отдохну. То есть приготовлю только обед. Везде ведь чисто! И всякий раз, входя в дом, я поражалась той патологической настойчивости, с которой он загаживался вновь и вновь. Помните, раньше было выражение «прошел Мамай?», какой «Мамай?!» Тут прошли и Мамай, и Хан Батыр с Мазепой под ручку.

Я пыталась понять, как можно ухитриться оставлять трусы в кухонной раковине, а в кровати сальные и томатные пятна с коробками от пиццы? Ничего не поделаешь – потомственная аристократия! Отец хозяйский был каким-то там главным врачом чего-то (его портрет висит в кухне прямо над Риткиной палаткой), а дед заседал в какой-то думе.

– Русская, ты что, не знаешь, что трусы гладить надо, а не в ящик мне пихать? – это Наташа достает из комода ворох разноцветных веревок под названием «стринг». Их, как выяснилось, я должна гладить.

Кстати, как оказалось, я должна гладить и баскетбольные носки Стефаноса сорок шестого размера, больше похожие на трубы для центрального отопления, чтоб «микробы умерли». Зато «постельное белье гладить не надо». И они были совершенно правы, ведь под горячим утюгом эта старая ветошь могла бы распасться на нитки. Я и это старалась понять: хозяйка, тратившая по 40000 драхм на фирменную майку для Стефаноса, почему-то не покупала себе нормального постельного белья и ложилась в кровать прямо в туфлях на гигантской шпильке.

– Русская, сегодня хорошая погода. Оставь балкон открытым подольше, пусть проветрится, – это хозяйка дает мне последние ценные указания перед высадкой на четыре этажа ниже.

– Как Вам будет угодно, – я кривлю гримасу, в местном понятии имитирующую улыбку.

Да, пожалуй после ее ухода первым делом я открою балконные двери. При «детях» нельзя, «их может продуть».

Яркое солнце ослепило меня. Я стою на балконе. Вся огромная площадь Айя София с собором посредине словно на ладони. До чего интересно смотреть с такой высоты на узенькие улочки с кишащими на них маленькими человечками. Однако, оказывается презанимательное зрелище наблюдать за людьми, когда они этого не видят. Вон молодой человек сидит в кафетерии, широко расставив колени, не спеша попивает кофе и крутит головой по сторонам. Две девицы в умопомрачительном «мини» уже четверть часа висят на телефоне-автомате, поочередно выхватывая друг у друга трубку. Пожилая Кирия, вся в золотых браслетах от щиколоток до запястий, не может оторваться от хозяйской витрины. И еще много-много занимательного…

Вдруг, я чувствую мокрое дыхание на своей голой ноге. От неожиданности взвизгиваю и отскакиваю. Бог ты мой, это формула лени – Рита впервые пришла осчастливить нас своим присутствием и впервые за все мое пребывание в доме выползла из своего убежища.

– Ритка, глазам не верю, неужели в самом деле ты пришла, О Боже мой! Ритка, я тебя впервые вижу в полный рост! Для такого аристократического образа жизни ты весьма изящная особа! Как тебе это удается?

Собачка робко замотала хвостиком и нежно лизнула меня за пятку.

– Рита, Рита проснулась! – продолжала бесноваться я, прыгая по балкону и показывая собаке «рожи».

Болонка как-то неловко, хрипло тявкнула, не видя от меня возражений, она вдруг залилась неумелым, надрывным от долгого молчания лаем. Она радостно заметалась по балкону, спугнув с соседних решеток голубей, визжа и обнюхивая все крошечки голубиных остатков.

С этого дня, как только за хозяйкой закрывалась дверь, Рита выскакивала из своей тряпичной конуры, и начинались нескончаемые оргии. Она, как бешеная, носилась по квартире, визжала, лаяла, пыталась залезть в мои туфли, прыгала по диванам, грызла Наташины колготки, в изобилии рассыпанные по полу ее комнаты.