Записки баловня судьбы

Так были ошельмованы столпы космополитизма, в подверстку пошли Г. Бояджиев (из статьи так и не понять было, какими писаниями, какими своими взглядами провинился талантливый критик и ученый); А. Крон как председатель комиссии Союза писателей по драматургии; Л. Малюгин, «ополчившийся против таких глубоко патриотических произведений, заслуживших широкое признание народа, как „Великая сила“ Б. Ромашова, „Хлеб наш насущный“ Н. Вирты и „В одном городе“ А. Софронова»; критик Я. Варшавский; Е. Холодов — он, оказывается, тоже «вел атаки» против пьес Софронова и Вирты.

Не скупясь описала «Правда» и мои злодеяния. Я вынужден напомнить и это.

«Именно там, — писала „Правда“, имея в виду объединение театральных критиков при ВТО и комиссию по драматургии Союза писателей, — театральный критик А. Борщаговский, умалчивая о произведениях, извращающих советскую действительность и образы советских людей, весь пыл своей антипатриотической критики направил на пьесу А. Софронова „Московский характер“ и на Малый театр, поставивший эту пьесу. Тот же А. Борщаговский, который в свое время пытался опорочить пьесу „В степях Украины“ А. Корнейчука, вознамерился ныне ошельмовать такие произведения, как „Хлеб наш насущный“ Н. Вирты, „Большая судьба“ А. Сурова и др.».

Жаль, забыты еще две «обесчещенные» мною пьесы: «Зеленая улица» А. Сурова и «Великая сила» Б. Ромашова.

Далее «Правда» цитирует по неправленой стенограмме наш диалог с художественным руководителем Малого театра К. А. Зубовым, точнее, мой комментарий к его прочувствованной, льстивой речи. «То, что заложено в пьесе Софронова, — говорил он, — столь велико, столь радостно, столь дышит верой в нашу жизнь, столь поэтическая комедия, чистая комедия, оптимистическая комедия, которая заражает верой в нашу жизнь, в нашу действительность, в наше будущее, в те идеи, которыми мы живем, которыми мы дышим, — это уже столь важно, что нельзя отказать себе в удовольствии работать над этим… Вы проникаетесь вместе с драматургом верой в нашу прекрасную действительность…»

Но что же мы, вопреки ложноклассическому монологу Зубова, видели на сцене? Очевидное бессилие драматурга: бесплодие мысли, убожество формы (о которой так заботился Фадеев) и вкуса! Я не сказал тогда в ответ К. Зубову и десятой части того, что следовало бы сказать, умолчал не из страха, а по узости, ограниченности собственного критического обзора. Когда принимаешься всерьез и вдумчиво рассматривать то, что заслуживает в лучшем случае фельетона, неизбежно заходишь в тупик: в конечном счете творцы макулатуры ненавидят тебя за сдержанность похвал и стократно — за любое, даже частное замечание.

«Когда К. Зубов начинает патетически говорить о том, что Софронов дышит идеями нашего времени и т. д., — цитирует меня „Правда“, — я в речи самого режиссера улавливаю какое-то излишнее придыхание, словно некое священнодействие творится во всем существе режиссера-художника. Но я, по обязанности критика, должен сопоставить этот ложноклассический темперамент с реальным спектаклем на советскую тему, с тем, что я вижу на сцене Малого театра…» На этом «Правда» обрывает цитату; но далее я сказал: «Конфликт в „Московском характере“ построен ложно, и это в значительной мере парализует усилия автора. Труд — главная тема, но „узкопроизводственного“ романа или драмы не существует, это наше далекое, печальное прошлое. Человек в драме — и комедии — должен стоять в центре, а то или иное решение чисто производственного конфликта должно быть духовно, лично важным и сущим для зрителя. Важна не разница во взглядах на технические параметры станков, а нравственная, духовная разница, разница в моральных категориях. Без нравственного эквивалента нет конфликта, существенного для зрителя. Недоразумение неинтересно. Технический спор — не интересен для драмы. Увы, автор „Московского характера“ то и дело оказывается в ложном кругу недоразумений и мелочных препирательств. Он весьма рассудочно разыгрывает простенькую шахматную комбинацию: в меру грубости, немного чувства, преимущественно водевильного, бездна прямолинейности, несколько патетических тирад, и все обходится благополучно. Не связывая себя и в малой мере требованиями психологического анализа, автор до крайности облегчает и упрощает конфликт…»

Разбор пьесы и спектакля был достаточно обстоятелен. «Ты этого хотел, Жорж Данден!» — могу воскликнуть и я. Попытка говорить серьезно о вздорных пустячках и ремесленных уродцах не может не быть наказана.