Записки безумной оптимистки

Или - "говядину под соусом", "рагу из овощей", "ризотто из цыпленка", "форель с лимоном"... Оксанка великолепно готовит, блюда каждый день были разные, запивать все следовало свежеприготовленным соком. Оксана, человек обстоятельный и предусмотрительный, приволокла с собой сокодавку и установила в палате.

- Отличная вещь, - радовалась она, вытаскивая фрукты, - чик-чирик и готово, сплошной витамин.

Через неделю на двери отделения появилось объявление "К Донцовой больше восьми человек в день не пускать", но поток не иссяк. Единственное, от чего мне удавалось отбиться, это от букетов. Они издавали такой аромат, что у всей палаты начался кашель. Самое интересное, что у меня ничего особо не болело, так, сущая ерунда, левая рука не поднималась выше плеча, а ноги не держали. В основном же все шло просто прекрасно, я валялась в постели и ела, ела, ела, ела...

Когда в десять вечера палата погружалась в сон, я лежала с раскрытыми глазами, уставившись на белую стену. Я очень хорошо знала: сейчас, когда останусь в одиночестве, появятся видения, вернее, я перенесусь куда-то в параллельный мир. Он не похож на настоящий, но я живу там, и мне там очень хорошо.

В конце концов раздвоение личности стало меня пугать, и я решила посоветоваться с мужем. Он выслушал меня и очень серьезно спросил:

- Картина, которую ты видишь, всегда одна и та же?

Я заколебалась, но потом ответила:

- Да.

- Опиши мне ее, - потребовал муж, - с самого начала.

Только он произнес эти слова, как передо мной возникла новая картинка, невиданная до сих пор.

- Ну начинай, - поторопил Александр Иванович.

И я начала:

- Я много раз выходила замуж и каждый раз неудачно... Но, очевидно, начав, трудно остановиться.

Слова лились потоком, картины сменяли друг друга, я торопилась, проглатывала концы фраз, боясь потерять нить повествования. Когда наконец я добралась до конца рассказа, стемнело. Я, только что бегавшая по Парижу, вновь очутилась в палате, соседки давно спали. Муж смотрел на меня молча.

- Это шизофрения? - робко поинтересовалась я, - я похожа на сумасшедшую? Меня перевезут в Кащенко и станут лечить электрошоком?

- Это книга, - ответил муж, - детективная история о женщине и ее семье, о Даше Васильевой. Теперь ты должна ее записать.

- Как? - удивилась я.

- На бумаге, - сказал Александр Иванович, - помнишь, ты рассказывала мне, что в семидесятые годы относила в "Юность" криминальный роман, а тебе сказали: "Бабы детективы не пишут".

Я кивнула:

- Точно.

- Но теперь, - убеждал меня муж, - времена иные, вон у твоих соседок на тумбочках лежат Маринина, Полякова, Дашкова, сейчас женщины вовсю пишут криминальные истории. Времени у тебя навалом, начинай!

- Все-таки это не нормально, видеть сначала картину, а потом "влезать" в нее и жить в Ложкино, - пробормотала я.

- Ложкино? - удивленно переспросил муж.

Я осеклась, он ведь не знает, что историй очень много.

- Кто сказал тебе, что писатели нормальные люди, - усмехнулся Александр Иванович и ушел.

На следующее утро он принес мне пачку бумаги, десяток самых простых ручек "Корвина" и книгу "Двенадцать подвигов Геракла", яркое издание большого формата, предназначенное для детей.

Я села в кровати, подпихнула под спину подушку, положила на колени книгу и за четыре дня написала повесть "Крутые наследнички".

Я не могу объяснить вам, какое это наслаждение писать. Я словно раздвоилась. Одна часть меня, превратившись в Дашу, жила и действовала в Париже и Москве, другая, полусидя в кровати, быстро водила ручкой по бумаге.

Фразы вырывались на страницы, буквы путались, строчки сливались. Я бежала по Парижу, разыскивая убийцу Наташки и Жана Макмайера. Прыгала с лестницы, кокетничала с комиссаром, жила в огромном доме, гладила Снапа и Банди. Я была так счастлива, что у меня нет слов, чтобы описать вам это состояние.

Поставив последнюю точку, я отложила рукопись. Одна из моих соседок, Танюша, с любопытством спросила:

- Что ты там настрочила?

- Хочешь, возьми почитай, - сказала я и провалилась в сон.

Часа в три меня разбудил хохот. Танюшка, вытирая слезы, дочитывала последние страницы.

- Класс, - простонала она, - а продолжение будет? Дико интересно, что с этой идиоткой Дашей случится.

- Будет, - кивнула я, хватаясь за ручку, - непременно.

"За всеми зайцами" тоже родилась в больнице. Как наркоман, подсевший на иглу, я уже больше не могла не писать, меня влекло к бумаге и ручке, словно алкоголика к бутылке.

Впрочем, днем особого времени писать не было, оттягивалась я после отбоя. Игорь Анатольевич Грошев сначала сердился и упрекал меня:

- Вы же мешаете остальным спать!

Но мои соседки в один голос кричали:

- Нет, нет, пусть пишет!

Ночью я писала, а днем читала соседкам по палате вслух, потом стали подтягиваться женщины из других палат, им тоже было интересно. В конце концов Игорь Анатольевич сдался и отдал мне со своего стола маленькую лампочку на прищепке, которую я прикрепляла в изголовье кровати.

Теперь, когда ко мне приходили друзья и родственники, я быстро, не сопротивляясь, проглатывала очередные котлеты и стонала:

- Устала что-то!