Записки брюнетки

— В Москве Пит вел себя так, что я боялась даже выводить его на улицу, — продолжает свой страшный Вика. — Раз мы вышли во двор, так он кинулся на другого мальчика, ударил его совком. Дома он катался по полу, кусался. В него как бес вселился, ей-богу! Честно, я по ночам боялась оставаться с ним одна в комнате! — Вика судорожно глотает коньяк, на глазах ее снова слезы. — Родители в ужасе, у мамы плохо с сердцем. Она только причитала: «Я тебя предупреждала, дочь, добром вранье не кончится!» Я строго-настрого велела матери не говорить никому ни слова — ни родне, ни соседям. А сама — снова по врачам. Районные детские врачи только руками разводили — сложный случай, надо в специальную клинику обращаться. Я бегом в ту опеку, где мне помогли усыновить Пита. Мол, помогите, ребенок с ума, похоже, сошел, а у меня денег на обследование и лечение нет, меня муж бросил. И к Матюше, той нянечке, которая Пита мне подсуропила, тоже бросилась. Она, правда, снова помогла: у нее нашлись знакомые врачи в крупной детской больнице. Мы долго ждали очереди, но приняли нас бесплатно. Страшно сказать, сколько я мыкалась, но в итоге Питу все же поставили диагноз. У него оказалось серьезнейшее психическое расстройство — наследственное. Возможно, его мать или отец, или оба, были наркоманами — этого же не сообщают приемным родителям, тайна усыновления! А она вон как вылезла! Проявляются такие наследственные расстройства не сразу — чаще годам к 6–7. А у нас сразу после 2 вылезло — можно сказать, повезло! При этом детский психиатр — пожилой дядечка — видно, меня очень жалел. На прощанье он покачал головой и сочувственно сказал: «Увы, девушка, этот ребенок едва ли когда-нибудь адаптируется в социуме, очень тяжелая наследственность, серьезнейшее поведенческое расстройство — скорее всего, на всю жизнь. Вам придется несколько раз в год госпитализировать его в специальное учреждение, держать на таблетках или… Пока он почти ничего не помнит и не понимает». Вот это «или» и навело меня на мысль. Я снова ринулась в опеку и к Матюше — помогите, я хочу вернуть ребенка назад! У меня нет средств всю жизнь лечить психиатрического больного! Пусть государство о нем позаботится, раз могло подсунуть такой «брак»! Да, я начала злиться. А ты бы не злилась на моем месте? Да, забыла сказать: приехав домой, я написала Роберту по электронке всю правду. Про свой выкидыш, про то, как не смогла ему признаться… Что взяла брошенного Пита в роддоме, потому что хотела замуж за Боба, любила его и мечтала подарить ему сына. Написала даже, что мне ставили «бесплодие», но моя любовь к мужу оказалась сильнее, и Бэсс действительно наш общий ребенок. Но Боб мне так и не ответил. Может, не поверил. Или не простил…

Вернуть ребенка государству оказалось не так-то просто. Сколько она прошла чиновничьих инстанций и бюрократических контор, сколько собрала бумаг, медсправок и заключений, сколько насовала взяток, высидела судов и выкинула денег на адвокатов — Вика не взялась даже упомнить.

— Это уж не говоря о том, какое количество дерьма на меня выплеснулось! И от официальных лиц, и просто от случайных людей, которые узнавали, что я хочу вернуть усыновленного ребенка. Как меня только не обзывали! Дескать, сначала взяла, когда мужика хотела захороводить, а теперь надобность отпала — и выкидывает дитя, как ненужную игрушку! А одна тетка на суде мне выкрикнула: «И как таких, как ты, земля носит?! Ребеночек у нее, видите ли, бракованный! Не качественно сделанный, вот она и сдает его, как некондицию! Да тебя Бог накажет за такое отношение. Если у тебя свой ребенок есть, то это тебе аукнется. Этого не хочешь лечить, так с собственным побегаешь — в этом мире любое зло возвращается, так и знай! Стрелять надо таких как ты!» Ну разве не ужас?

— Ужас! — соглашаюсь я. По поводу всего услышанного сразу.

По ее словам, Вика позвонила мне, когда последний суд все-таки удовлетворил ее просьбу — государство забрало трехлетнего Пита под свою опеку.

— Представляешь, его даже не смогли поместить в обычный дом ребенка! — кричит моя соседка. — Говорят, он представляет опасность для других детей! Его поместили в какое-то детский дурдом закрытого типа.

Слушаю ее слова — «он», «его», «дурдом». И понимаю: Вика ни на йоту не чувствует себя матерью Пита — даже приемной. А может, никогда и не чувствовала…

— И, представь, — заканчивает Вика свою историю, допивая коньяк, — это еще не все! Суд обязал меня предоставить Питу жилплощадь, когда ему исполнится 18 лет! Нормально? Мало того, что я 3 года жизни выкинула на это наркоманское отродье, мужа потеряла, а теперь я ему еще и квартиру должна! У нас не законы, а бред какой-то…

— Вик, а как ты вообще сейчас материально справляешься? — спрашиваю я. — Ты же не работаешь, с Бэсс сидишь. А Боб твой собирается хоть как-то помогать? Все-таки Бэсс его дочь…