Записки брюзги, или Какими мы (не) будем

Это раньше книжный червь, пыльный сухарь, поглядывал свысока на фарцу, а фарца, хоть и отвечала тем же, от осознания второсортности ужиралась водкою под оливье. Теперь, господа, мы знаем, что в мире музеев водки больше, чем экспозиций, посвященных заселявшим в 1 тысячелетии до н. э. северо-запад Апеннин племенам. Кстати, и посетителей там погуще. Зачем и кому, спрашивается, ваша палеография нужна?

Я не издеваюсь и не преувеличиваю. Потребление скопировало даже такую черту внутренней жизни, как непрерывность развития. От простых моделей – к дорогим; от штамповки – к лимитированным сериям; новые коллекции – дважды в год; плюс ежемесячные журналы, открытые выставки и закрытые дегустации, – можно смело нырять: дна не будет.

То есть проблема наличия желаний при отсутствии возможностей в России закрыта. Тем более – при нашем экономическом метаболизме, когда год идет за три, и парнишка, вчера заправлявший 92-м бензином «девятку», сегодня, глядишь – выбирает между Golf и Passat. Да ладно машина – старый джентльменский набор, включающий также квартиру и дачу, на добывание которого гробили жизнь, удобряя родимую почву shit, blood tears, у неленивых стал как-то сам собой образовываться до сорока, а то и до тридцати лет, причем без крови и дерьма. Хотя именно тут проявилась проблема, описанная в англо-саксонской культуре Палаником и Уэлшем и состоящая в том, что оставшуюся жизнь надо чем-то заполнять, но заполнять ее нечем, и купленные для елки игрушки не радуют, и обретенный, наконец, диван от Baxter мягко стелет, да жестко спать. У нас о том же написал Владимир Спектр в Face Control. Коли не читали, вот краткое содержание: герой повествует о невыносимой тоске гламура и потребительского бытия, признаваясь с одинаковым равнодушием как в своих добрых, так и дурных поступках, вследствие превосходства, быть может мнимого, основанного на знании того, что шестипроцентный абсент – безмазово, джинсы с рынка – отстой, a Bikkembergs – актуально. Герой мечется по клубам и жизни, нигде не находя счастья и страдая от боли.

Я тогда еще вел вечернее шоу на федеральном радио и модного романиста незамедлительно в студию притащил, надеясь, что он так же честно своим презрением к человечеству поделится в эфире, – и что человечество в своих звонках платит ему той же монетой. Я на эфире даже его защищал. До тех пор, пока участвующая в программе эксперт-психолог Бережковская не сказала примерно следующее. Что проблема героя – это проблема инфантильной личности, чьи запросы удовлетворены раньше, чем сформированы. Что от боли он даже не рефлексирует, ибо в его личности страданию не от чего отражаться. Что это вызывает к нему сочувствие, но не пробуждает любви. И что это есть плата за презрение к духовной части жизни, которая личность и формирует.

И, видимо, психолог Бережковская была в чем-то права, коли гость после эфира бежал, оставив в студии ключи от BMW.

Потом, правда, за ними вернулся…

Я хочу сказать даже не о том, что кризис реализованных желаний есть угроза нашему миру Но меня искренне пугает, что все, что нематериально, все, что касается чувств, все, что связано с культурой, и многое из того, что связано с образованием – у нас отдано на откуп тем, кто не сумел обустроить существовавшую прежде России страну и кто слишком мертв для России новой. И это наша, и только наша вина, что слово «духовный» сегодня пахнет, как совесть нации с просроченной датой употребления. И хотя давать советы по формированию личности – глупо, но еще глупее ее не формировать и не ухаживать за ней.

Поэтому замечу кротко, что неисследованность жизни еврейских книгопечатников братьев Нахмиасов, проживавших в Турции на рубеже XV и XVI веков, может оказаться для кого-то спасением. Как и наличие хотя бы одной книжной полки в хорошей, ухоженной, дизайнерской квартире.

Что же до абсента, то мы его в честь выхода книги с гебраистом Якерсоном вмазали просто из водочных рюмок. Якерсон, правда, добавлял кусок льда. Сидели на кухне, болтали до трех ночи, и было нам хорошо.

2004

В(б)ремя второй настоящей любви

Все дискуссии, как быть, когда влюбляется не мальчик, а муж, у которого жена и дети, начинаются с того, что универсальных советов нет. После чего и заканчиваются. Ответ про отсутствие универсальных советов типичен для дяденек, так и не выросших из коротких штанишек.

То, что пушистым цыпленком, нежным котенком сворачивается на груди и по ней же скребет – я про детскую, юношескую любовь – лет примерно с тридцати если и клюет в темя, то жареным петухом.

Кто, кто, скажи, придумал эту любовь? Скажи, зачем я жду звонка, зачем немые облака? Зачем я что-то там еще и плачу?