Записки д`Аршиака, Пушкин в театральных креслах, Карьера д`Антеса

— В таком случае, — заявил д'Антес, — я прошу вас отправиться к Пушкину и передать ему мою благодарность за его готовность кончить нашу ссору. Выразите ему мою надежду, что мы будем встречаться с ним, как братья.

Мы с Соллогубом отправились к Пушкину. Он вышел к нам из-за обеденного стола спокойный, но несколько бледный. Я передал ему благодарность д'Антеса.

— С моей стороны, — продолжал Соллогуб, — я позволил себе обещать, что вы будете обходиться с вашим новым родственником как с знакомым.

— Напрасно, — вспылил Пушкин, — никогда этого не будет! Никогда между домом Пушкина и домом Геккернов ничего общего быть не может.

Я с грустью взглянул на Соллогуба. Пушкин, заметив это, сделал усилие, чтоб сдержать себя.

— Я, впрочем, признал и готов подтвердить, что господин д'Антес в этом деле действовал как порядочный человек.

— Это все, что мне нужно, — заявил я и, откланявшись, поторопился оставить квартиру поэта во избежание новых осложнений.

Такова история ноябрьского вызова. Соллогуб был прав: в течение двух недель все окружавшие Пушкина напрягали усилия, чтобы удержать его от дуэли. В этих стремлениях мне пришлось принять участие. Я сделал все, чтобы предотвратить непоправимый шаг, и по совести могу поставить себе в заслугу, что поединок 21 ноября 1836 года не состоялся. Да запомнят это мои судьи! И, быть может, вникая в огромную трудность задачи и в достигнутый мною осенью мирный исход ее, они задумаются над вопросом — достоин ли я осуждения за то, что через два месяца я был бессилен удержать катастрофу, неумолимо предопределенную всем ходом событий.

* * *

Через несколько дней мне пришлось на приеме у Геккерна довольно откровенно беседовать со старым Строгановым обо всей этой истории. Как близкий родственник Пушкиных, он благодарил меня за осторожное умение, с каким я вел это тонкое и трудное дело.

Я выразил графу мое удивление по поводу необыкновенной раздраженности поэта, его неуступчивости и явно проявленной им мстительности и жестокости. Я знал, что об условиях предстоящего поединка он дал предписание Соллогубу: чем кровавее, тем лучше.

— Это у него в роду, — отвечал мне старик. — Предки Пушкина — как по отцовской, так и по материнской линии — были люди пылкие, порочные, неукротимые, с бурными и жестокими страстями. История их браков — сплошная летопись преступлений. Прадед Пушкина по отцу зарезал свою жену во время родов, дед заморил свою супругу в домашней тюрьме, вообразив, что она изменяет ему с французом-учителем, которого он чуть не вздернул на ворота своего поместья. Прадед его по матери, знаменитый негр Ганнибал, принудил свою жену, красавицу гречанку, постричься в монастырь за то, что она осмелилась родить ему белую дочь. Сын его, отец покойной Надежды Осиповны, при живой жене женился на другой женщине, представив фальшивое свидетельство о смерти первой…

— Она должна была почувствовать себя весьма польщенной, — заметил с ядовитой усмешкой Геккерн. — В этом роду, где установился обычай резать жен, фальшивое свидетельство о смерти — верх любезности и человеколюбия…

И он, по обыкновению, завершил свою остроту однотонным деревянным смехом.

IX