Записки Флэшмена. Том 2.

При виде меня она застыла как вкопанная, очи на эбеновом лице округлились; она посмотрела на фургоны, у которых горели костры, потом, опустив голову, стала искоса стрелять в меня глазками: поначалу испуганно, потом – придя к выводу, что, как ни страшна Сьюзи, удовлетворить любовный огонь «массы» будет вовсе не так уж скверно, – шаловливо. Я кивнул в сторону засохшего бизоньего валежника в соседних кустах, и она, не говоря ни слова, потянула завязку чепчика, делая это нарочито медленно, покусывая губу, и встряхнула высвобожденными волосами. Потом Афродита неторопливо вплыла в валежник, но, когда я кинулся на нее, игриво отпихнула меня, прошептав: «Ах, погодите, миста Бичи, только погодите

». Так я и поступил, она же скинула с себя платье и осталась стоять совершенно нагая, положив руки на бедра, поворачиваясь так и этак и моргая мне глазками из-за плеча. Ее недаром назвали Афродитой: длинные стройные ножки, округлый зад, гибкий стан; а когда она повернулась ко мне лицом – бог мой, с тех пор, стоит мне увидеть тыкву, как сразу вспоминается тот бизоний валежник! Зубки, поблескивающие на темном лице, тоже оказались первый сорт, да и пользоваться ими она умела. Я повалил ее и мы приступили к делу, лежа на боку. По ходу она грызла и кусала мои ухо, губы и подбородок, издавая стоны и вздохи, достойные проститутки ее квалификации. Наслаждаясь хорошо поставленными финальными содроганиями и всхлипами, я поймал себя на мысли, что Сьюзи не соврала – имея еще девятнадцать таких, как эта, мы через год-другой сможем купить с потрохами всю Калифорнию. Быть может, и не стоит сильно спешить с отъездом?

Впрочем, Афродита была слишком шлюхой, чтобы понравиться мне. Одного раза оказалось вполне достаточно; хоть в течение последующих недель я и ловил время от времени ее задумчиво-томные взгляды, но больше ею не пользовался. Я не какой-нибудь неразборчивый сатир, заметьте, мне нравится испытывать интерес к женщине, и не только плотский, нравится при каждой встрече находить в ней нечто новое, какую-то загадку, не видимое на первый взгляд достоинство – ну, вроде формы ее грудей. И присматриваясь по мере возможности к остальным девятнадцати, взвешивая их прелести с учетом такого важного фактора, как способность не побежать, вереща, к Сьюзи, и выбирая, которая из всех самая похотливая, я неизменно останавливался на одной и той же притягательной персоне. Среди девушек не имелось ни одной, кто не умел поворачивать головку с видом скромнейшей из roué

[70]

, – Сьюзи не преувеличивала, – но после девятнадцати остальных лишь к одной взгляд мой каждый раз возвращался снова. Это была Клеония.

Прежде всего, в ней жил стиль, как в Монтес, Элис Кеппел, дочери Ко Дали, Касси или Лакшмибай, и еще, быть может, в трех дамах, имена которых я мог бы припомнить. Эта вещь в совокупности с амбициями и чувством меры способна дать женщине власть над королями и странами. Слава богу, моя Элспет лишена последних качеств – тогда бы она не вышла за меня замуж, коли на то пошло. Но Элспет – это для меня совсем другое, и всегда останется таковым.

Итак, Клеония была леди, и если вы полагаете, что шлюхе это не дано, то сильно заблуждаетесь. Она была хорошо образована – пансионат при монастыре, быть может, – отлично говорила по-английски и по-французски, манеры ее были безупречны, и вообще девица была так прелестна, как только может быть красавица-окторонка хороших кровей, с лицом святой Сесилии и телом, от вида которого даже каменный идол заерзал бы на своем пьедестале. Короче говоря, лакомый кусочек, и не дурочка, чтобы преодолеть любые сомнения по поводу, стоит ли ей связываться с «массой с шикарными усами». Но я взялся за дело с умом и осторожностью – даже тот дружок Спринга, Агаг, не сумел бы ко мне придраться.

Я выжидал и тем временем завел за правило перемолвиться парой словечек то с одной, то с другой из шлюх, причем прямо у всех на глазах, так что если меня увидят говорящим с Клеонией, то ничего не заподозрят. Держался я строго и на расстоянии, как настоящий господин, и даже высказывал Сьюзи свои соображения по поводу внешнего вида девиц и что Клаудии не помешало бы дать укрепляющего, а Эжени слишком много ест. Ее это вроде не тревожило, наоборот, она даже радовалась, что я проявляю хозяйскую заботу об имуществе. Я выбрал момент, когда во время одного из полуденных привалов Клеония в одиночку – она была, пожалуй, наименее компанейской из всех, что к лучшему – спустилась к реке и, ломая веточки, стала лениво бросать их на волю течения.