Записки Флэшмена. Том 2.

Кутерьма была страшная. Индейцы вытянулись вдоль каравана, стреляя из ружей и луков, саванеро отвечали залпом на залп. Однако самые отважные из краснокожих вроде парня, познакомившегося с гостеприимством Афродиты, скакали, свесившись для защиты от пуль на бок, между фургонами и пытались вывести из строя упряжки. Я видел, как падают люди и мустанги; над головой у меня прошуршала сквозь парусиновый тент стрела, а визг девиц предупредил меня о новой опасности. Это был маленький красный ублюдок в боевом головном убранстве. Он поравнялся с передовым мулом следующего за нами фургона и ткнул животное копьем в бок. Бедная скотина заверещала и рухнула, увлекая за собой остальных. Фургон резко накренился, завис на мгновение и опрокинулся, усеяв всю дорогу ящиками с кларетом. Тут наш собственный фургон бешено дернулся и я, полетев кверх тормашками, ударился о боковой борт с такой силой, что дух вон.

Я кое-как поднялся, чтобы убедиться: пришла беда – отворяй ворота: на козлах сидел индеец, оспаривая право на вожжи с кучером. Пока они дрались, вожжи остались без присмотра, и было ясно как день, что, если не принять срочных мер, дело наше – табак. Я не сторонник подобных действий, но раз иного выхода нет, стал протискиваться сквозь толпу истерично вопящих шлюх, которых, как мне показалось, было штук пятьдесят – они путались под ногами, размахивали руками или бухались в обморок. Проложив себе дорогу к передку, я ухватил индейца за косы и дернул; возница пырнул его своим «боуи» и краснокожий со стоном скатился вниз. Я схватил вожжи и изо всех сил принялся одерживать мулов. Кучер перехватил управление, я смог поглядеть вперед и едва не рухнул от изумления.

Мы мчались по открытой прерии, следуя за тремя другими экипажами, а впереди перед нами открывалось самое прекрасное и невероятное зрелище, которое мне доводилось видеть. Это был, прямо как утверждал Грэттен, настоящий замок – с двумя большими круглыми башнями, мощными стенами, сложенными, по виду, из коричневого камня, откидным мостиком и звездно-полосатым флагом, реющим на ветру. Я закричал от удивления и радости, и тут до меня вдруг дошло, что выстрелы и кличи замирают вдали. Я оглянулся: по равнине растянулись пять фургонов – значит, два пропали, – а индейцы постепенно отставали от них, потрясая оружием и улюлюкая. Было видно, как несколько краснокожих окружили разбитый фургон, намереваясь, без сомнения, продегустировать кларет, как только вождь, первым отпив глоток, пустит чашу по кругу.

Дилижанс Сьюзи направлялся к открытым воротам, и когда кареты инвалидов стали притормаживать, наш возница тоже натянул поводья, убавив аллюр почти до шага. Я спрыгнул на землю и стал разглядывать подъезжающие фургоны: у одного от парусинового верха шел дым, другой пьяно рыскал из-за соскочившей оси, но все хотя бы были целы, а Грэттен и два саванеро с ружьями в руках выполняли роль арьергарда.

Повозки въехали внутрь, и когда за ними последовал первый из фургонов, пассажирки которого громко стенали, за исключением Афродиты, истово молотившей по заднему борту огрызком зонта – видимо, ее еще не покинула ярость берсерка, – я поспешил к воротам. У меня сохранилось смутное воспоминание о просторном дворе, окруженном двухэтажными зданиями, потом я взбежал по ступенькам на парапет над главными воротами. Прямо вниз последние четыре фургона подъезжали к проходу, Грэттен, держа винтовку наперевес, помахал мне. Далее на четверть мили простиралась пустая прерия – до излучины реки, где около дюжины индейцев сновали туда-сюда, но к форту не приближались. Потом я, в совершенном изнеможении, осел по стене на пол. Плечо саднило и ныло после кувырка с лошади, на тыльной стороне ладони запеклась кровь – бог знает чья.

На лестнице раздались шаги и появился Грэттен, весь закопченный и улыбающийся.

– Чего изволите, сэр: орешков или сигару? – говорит он.

Я поднялся. Слышно было, как внизу затворяют тяжелые ворота, саванеро и возницы выражали свое облегчение смачными ругательствами, на дворе в беспорядке толпились фургоны, мулы и волы ревели и ржали, перекрывая вопли шлюх. Инвалиды, очумевшие и испуганные, вылезали наружу. Я разглядел Сьюзи – ее лицо было бледным, а волосы всклокочены.

– Боже правый! – произносит вдруг Грэттен, и я вижу, как он в недоумении вертит головой. Я тоже стал смотреть: на объятый суетой двор, на скопление фургонов и упряжек, на молчаливые дома, на большие круглые башни, на широкие переходы и парапеты, на развевающийся над нашими головами «Олд Глори». И понял, почему, обычно сдержанный на язык, Грэттен выругался.

В форте Бент, кроме нас, не было ни одной живой души.

VII