Записки Флэшмена. Том 2.

— ... и кто это, по-вашему, инспектор? Ладно, позвольте представить вам полковника Джона Себастьяна Морана, бывшего офицера индийской армии, лучшего стрелка в нашем полушарии. Насколько мне известно, его прозвали Тигром Джеком. И вот наконец тигр попался.

Тут вступил Моран, ругаясь как лоцман, которому бельевым катком защемило пальцы. Кто-то начальственным тоном посоветовал ему заткнуться, последовала ожесточенная перепалка, потом снова заговорил первый, с высоким голосом:

— Уверен, что, сравнив пулю, использованную сегодня, с той, что найдена в теле Рональда Адэра, убитого в прошлом месяце, вы получите исчерпывающие доказательства, инспектор. Решать вам, но мне вполне очевидно, что обвинение в убийстве должно быть определенно выдвинуто против...

От этих слов у меня закружилась голова, и остаток речи потонул в бульканье бренди из фляжки, которую я прижал к губам. Убийство! Я готов был петь и плясать в своем чулане! Старый пес влип — подоплеки происходящего я не понимал, конечно, как и того, какое имеет к нему отношение смерть Адэра, про которую столько писали в газетах, но разницы-то никакой! Судя по всему, Тигру Джеку предстоит станцевать ньюгейтскую польку, и Селли спасена, поскольку даже если полковник решит очернить в отместку юного Стэнджера, то кто поверит воплям преступного негодяя? И я остался чистеньким — меня бросило в пот при мысли как близок я был к тому, чтобы спустить курок. Тогда бы сейчас в кутузку с браслетами на руках вели уже меня[1079].

Я едва не завопил от облегчения в своем душном закутке, когда услышал, как полковника проволокли к выходу и далее по улице к «Черной Марии»[1080]

. Дверь захлопнулась. Я прислушался, но не уловил ни звука. Я осторожно выглянул — кругом все тихо, — и на цыпочках направился к первой площадке, держась за перила и стараясь успокоить сердцебиение и одышку. Селли спасена, Морана повязали, и...

Донесшийся сверху скрип дверных петель заставил меня вздрогнуть так, что я едва не слетел с лестницы кубарем. Бог мой, в доме еще кто-то есть!

— Ну разумеется, дорогой друг, вы все об этом узнаете. Идемте.

Это был тот самый пронзительный голос. Заслышав его, я лихорадочно сбежал по ступенькам, выскочил в проулок и поспешил во весь опор к арке, но тут же остановился как вкопанный. Прямо под пролетом виднелся безошибочно угадывавшийся силуэт констебля. Расставив ноги, полицейский преграждал мне единственный путь к отступлению. Останься у меня дух, я бы завопил в голос. Но тут мне стало очевидно, что он смотрит в другую сторону и ничего не подозревает. Зато сзади, из пустого дома, доносились голоса, спускающиеся по лестнице. Через пару секунд собеседники будут здесь, и я окажусь в ловушке, запертый в узком проходе между ними и служителем закона!

Полагаю, будь у меня время на размышления, я убедил бы себя, что не сделал ничего дурного, не повинен в преступлении, и могу с чистой совестью предстать перед кем угодно. Верно, но в кармане у меня лежал пистолет, и эти наглые ищейки станут допытываться, кто я такой и что тут делаю. Господи, сколько будет шуму, когда выяснится, что прославленный сэр Гарри Флэшмен был задержан, одетый как огородное пугало, с пукалкой в кармане, на том самом месте, где совершено покушение на убийство! Как тут объясниться, избежать скандала... Ах, когда кроме этого вы постоянно чувствуете себя так, будто натворили что-то, на всякие там нюансы можно махнуть рукой. Необходимо любой ценой сохранить инкогнито. Способ был один — будучи одет как клиент благотворительной столовой, я в мгновение ока извлек свою фляжку, облил бушлат остатками бренди, растянулся на удобно подвернувшейся решетке и постарался придать себе вид упившегося оборванца, прикорнувшего тут на ночь. Едва успев устроиться, я услышал приближающиеся шаги.

Если есть у них хоть капля здравого смысла, они пройдут мимо, думаю я — да и как поступили бы вы, заметив грязного пьяницу, развалившегося на улице? Так поступил бы любой, но только не эти ищейки, чтоб им пусто было. Шаги замерли рядом со мной, и я осторожно выглянул из под прикрытых век: высокий худой тип в длинном плаще, без головного убора и с залысиной, и плотный малый с бульдожьими усиками и в жестком котелке. Выглядели они, как поэт и бейлиф.

— Это еще что? — спрашивает бейлиф, переступая через меня.

— Бродяга, — отвечает поэт. — Бездомный, пытающийся хоть на несколько часов найти убежище от своих несчастий в пьяном сне.

— Полагаете, с ним все в порядке? — не унимается бейлиф. И чтоб мне провалиться, если он не наклонился ко мне, щупая пульс. — Мчится галопом, — говорит и кладет мне ладонь на лоб, вот мерзавец. — Боже милосердный, да у него лихорадка. Вам не кажется, что стоит позаботиться о нем?