Записки Флэшмена. Том 2.

При свете дня девчонку вовсе нельзя было счесть непривлекательной. Округлая мордашка, отмытая и умащенная, выглядела свежей, как яблочко, полные губки манили к себе. Фигуру можно было охарактеризовать скорее как плотную, чем как худощавую – мускулистая этакая крошка, по-девичьи пухленькая, ибо ей вряд ли было больше шестнадцати. По апачским стандартам одета она была как королева: тонкой выделки замшевое платье с бисером, обшитое ниже колен бахромой, над изготовлением которой дюжине скво пришлось корпеть, наверное, целую неделю; украшенные геометрическим орнаментом мокасины, на лбу кружевной шарфик, а серебра и безделушек на ней висело столько, что хоть лавку открывай. Внешность была типично индейская, но сквозило в ней нечто такое холодное, почти презрительное, что не вязалось с плотной маленькой фигуркой и варварской роскошью. Этот безразлично-высокомерный взгляд подходил скорее богатой асиенде, нежели викупу. Знай я, что мать ее была чистокровной испанской идальгой с именем в три фута длиной, все вопросы отпали бы сами собой.

Она вдруг нахмурилась.

– Какие страшные волосы у тебя на лице. Ты их срежешь?

С перепугу я залепетал, что, мол, конечно, мэм, как прикажете, а Раззява сплюнул и буркнул, что, на его вкус, он срезал бы побольше, чем баки. После чего перешел к леденящим душу анатомическим подробностям, но девушка цыкнула на него, потом снова пристально оглядела меня своими раскосыми глазами и спрашивает преспокойно так:

– Я тебе нравлюсь, пинда-ликойе?

У меня тогда и в мыслях не было, ради чего проводится такая тщательная инспекция, зато я отчетливо понимал, что между мной и мучительной смертью стоит только добрая воля этой юной дамы. Проигнорировав хмыкнувшего при этом вопросе Раззяву, я рассыпался в комплиментах, развеивая всякие сомнения, и она хлопнула в ладоши.

– Bueno!

[139] – воскликнула она и засмеялась, с торжеством глянув через плечо на Раззяву и сопроводив это жестом и апачским словечком, вряд ли, как мне кажется, подходившим для леди. Одарив меня на прощание страстным взглядом, она упорхнула, а Раззява, громко пукнув в качестве комментария, ткнул большим пальцем, указывая на мою одежду, сваленную в углу. Он недружелюбно наблюдал, как я надеваю штаны, рубашку и натягиваю сапоги. Все тело ныло, но головокружение прошло, и я рискнул спросить у него, кто эта девушка.

Он нехотя процедил:

– Сонсе-аррей. Дочь Красных Рукавов.

– А это кто такой?

Черные глаза впились в меня с недоумением и недоверием.

– Странный ты какой-то, пинда-ликойе. Ты не знаешь Мангас Колорадо? Ба! Ты врешь!

– Никогда не слышал о нем. А чего хочет от меня его дочь?

– Это ты ее спрашивай, – и он снова хохотнул, раззявив рот. – Хух! Надо было тебе уронить свое одеяло, белоглазый! Пошли!

Апач вывел меня из викупа.

В слепящих лучах солнца нас поджидала пестрая толпа из детей и женщин, поднявших при виде меня злобный вой. Они потрясали палками и плевались, но Раззява вытащил из-за пояса пращу и несколькими взмахами расчистил дорогу. Я последовал за ним мимо сборища викупов и пустыря в направлении нескольких полуразрушенных зданий и руин большого треугольного форта, перед которым собралась еще другая толпа. Как далеко находились мы от долины бойни, сказать не могу – местность тут была совсем иная, с разбросанными по песчаной равнине невысокими холмами и одинокой горой, господствующей над ландшафтом. Все выглядело так, как будто здесь размещается постоянный лагерь.[140]

Перед фортом большим полукругом расположились сотни две апачей, и если вы скажете, что вам тоже случалось видеть в Азии или Африке преотвратных страхолюдин, забудьте – эти были хуже, слово даю. Мне доводилось встречать охотников за головами с реки Флай, которые уж точно не оскары уайлды по наружности, а еще узбеков и зулусов-удлоко, среди которых многие способны составить конкуренцию Ирвингу[141]. Но у всех у них только облик страшен. А если хотите понять, что значит внутреннее уродство, идущее из глубины души и окутывающее чужака волной яда и злобы, то отправляйтесь со мной на собрание апачей из Хила. Впрочем, нет, лучше не стоит. Когда увидите эти змеиные глаза, горящие на искаженных яростью звериных физиономиях, вы познаете, что такое настоящая ненависть, и никогда не спросите вновь, почему остальные индейцы называют их попросту «враги».

Апачи, рассевшиеся под стеной форта, молча наблюдали за нашим с Раззявой приближением. Сидящих было шестеро, скорее всего, они были старейшинами, так как в отличие от прочих носили рубашки, килты и кожаные шапочки или повязки. Но только на одного из вождей стоило посмотреть.