Записки Якова Литтнера из подземелья

В Весневичах все еврейские жители пали жертвой погрома. Одному врачу с женой и ребенком удалось бежать в Збараж. Бреннигер, давным-давно крещенный еврей, приютил беглецов на одну ночь. Может быть, его обязывала к тому его новая вера, ведь она утверждает любовь к ближнему. На него донес сосед, и его вместе с постояльцами отправили в Тернополь и там расстреляли.

Страх пред новой «акцией» растет день ото дня. Мы уже не отваживаемся раздеваться на ночь. В каждом доме не спит дежурный, наблюдает за происходящим на улице. Повсюду роют подполья, чтобы прятаться. Люди, преследуемые и постоянно видящие смерть, зарываются в землю, словно кроты. Наше подземное укрытие далось нам тяжело. Наша ветхая лачуга стоит на пригорке, и подвала у нее нет. Мы выбили в полу квадратное отверстие, ровно такого размера, чтобы в него мог пролезть человек. К пролому подобрали доски, так хорошо закрывающие его, что никто бы не догадался, что за этой крышкой находится лаз в укрытие.

Потом мы начали рыть. С примитивными инструментами и ведрами мы принялись за дело. С трудом приходилось выковыривать из-под пола почву и вязкую глину. Страх подгонял нас. Каждый час, каждая минута были на счету. Мы лихорадочно работали ночи напролет при тусклом свете свечи. Пришлось попотеть. Особую заботу доставляла нам вырытая земля. Мы тайком выносили ее на улицу и прикрывали снегом. Приходилось действовать очень осторожно, потому что сторожившая гетто полиция освещала тьму фонарями, и, если бы нас поймали, нам бы несдобровать. Наконец подполье уже могло вместить четырех человек. Чтобы было где сидеть, мы сделали глиняную скамью и накрыли ее досками. Вся обстановка подполья состоит из ведра для отправления нужды, свечи и термоса с питьевой водой.

Мы, евреи, со страхом ожидали девятое ноября. Эта ночь пришла. Мы не ложились спать и были готовы ко всему. В полночь в окно постучал Экль. Он прошептал, что «акция» началась. Словно испуганные мыши юркнули мы в подземное убежище. Больной Митек плакал и отказывался подниматься с постели. Недолго думая, я связал ему ноги, потом мы опустили строптивца вниз, в темную яму, и уложили на доску. Это было словно погребение мертвого. Состояние Митека было достойным сострадания: у него была температура сорок градусов.

Что мы чувствовали внизу, в темном подполе, не поддается описанию. Четыре человека с замирающим сердцем ждали, пока наверху смерть пройдет мимо. Пещера была слишком тесной, мы дышали с трудом. Митек стонал и просился на воздух. Вдруг мы услышали наверху голоса и шаги. Вот они и пришли! Мы совершенно затаили дыхание. Даже Митек, в жару, почувствовал опасность и перестал стонать. Снова минуты решали вопрос о жизни и смерти. Мы услышали крики: «Евреи, вылезайте!» Пол простукивали прикладами, чтобы найти тайник. Долго — нам казалось, что это длится вечно, — за нами охотилась смерть. Стук прикладов был как движения ее костлявых рук. Комья земли сыпались на нас, каждое мгновение могло стать для нас последним. Наконец стало тихо. Похоже, нам снова подарили жизнь. Мы осторожно приподняли крышку тайника. Но лишь утром мы осмелились покинуть подпол. Вид у нас был ужасный: белье, верхняя одежда и обувь — все было забито глиной, все было мокрым, потому что из-за тесноты мы не могли воспользоваться ведром. Мы были как тени, явившиеся из преисподней, но еще не освободившиеся от телесных тягот.

В нашей лачуге царит беда! Но мы все выжили. Еще большее отчаяние на улицах, где родители ищут детей, дети — родителей, супруги — друг друга. Ужас охватывает, когда видишь, как они блуждают, рыдая. Многие кричат, кто-то раздирает на себе одежду; кое-кто бродит в молчаливом отчаянии, со взглядом, направленным уже в иной мир. И среди этого снует всякая мразь и ищет, чем можно поживиться. Там мальчишка нес, обхватив, самовар, тут подросток волок что-то из домашней обстановки. Воры лезли в окна среди бела дня. Дома опустели, а их жители отправились в путь без возврата.