Записки из чемодана

Абакумов обкладывает противника по всем фронтам; с одной стороны, добивается сужения круга задач Уполномоченного МВД. (В пользу МГБ у Серова забирают право ведения в Германии оперативно-следственной работы, кураторство войск МВД и пограничников.) С другой — фабрикует на него уголовные дела.

Близость с Жуковым работает теперь против Серова; в июле 1946 года «Маршал Победы» оказывается в опале. Сталин снимает его со всех постов и направляет с понижением командовать Одесским военным округом. В жуковском окружении начинаются аресты. Из генералов абакумовские следователи МГБ выбивают показания на Жукова и Серова.

Серов выбирает единственно верное решение; сработать на опережение и обратиться за помощью лично к Сталину. 6 сентября 1946 года он пишет эмоциональное письмо, где фактически просит защитить его от нападок Абакумова.

Это был, конечно, риск: высокий адресат вполне мог не отреагировать на письмо, и тогда руки у МГБ оказались полностью бы развязаны. Но Сталин вступается за Серова. Абакумову приходится отойти, несолоно хлебавши.

Увы, ненадолго…

1946 год. Январь

Вот уже пошла летопись и в новом 1946 году. Дни летят быстро, жизнь катится.

С немцами ужасно тяжело. Я уже говорил, что в первые дни, когда мы ворвались в Берлин, то ходили они тихими, как овцы. Теперь, когда за полгода освоились, так готовы с ногами на голову влезть…

Часто езжу в Лейпциг, Дрезден, Веймар, Иену, Мекленбург и другие города. Коменданты городов неплохо взяли власть в свои руки, пользуются авторитетом у немцев, вернее, немцы их боятся. Созданная «Советская военная администрация» в провинциях активно включилась в работу.

Начальники СВА провинций — довольно дельные генералы. Стараются как можно больше выжать из немцев, как по производству на предприятиях, которые идут в СССР по репарациям, так и по демонтажу машин, оборудования и других агрегатов, необходимых нашей Родине, которую немцы разрушили. Шлем вовсю.

Немцы, правда, косятся, но боятся и демонтируют. Нужно сказать, что наши некоторые «деятели» приезжают сюда не работать, а, как говорят, «побарахолиться». Этим мы подрываем себе авторитет.

Контрольный совет стал заседать несколько раз. Появились разногласия по ряду вопросов. Союзники ведут себя сдержанно. Зам. Эйзенхауэра генерал Клей говорит, возражает, а Монтгомери не поймешь — бурчит себе под нос, а когда <выступает>, то он ни за, ни против, не поймешь.

Делатр де Тассиньи, тот на словах соглашается с нами, улыбается мило, а на деле все делает, как скажут американцы. В общем, получается нескладно. Поживем — увидим. Я стал туда реже ездить, на Контрольный совет — очень много вопросов политики СВАГ, не до этого[339].

Март

Срочно вызвали в Москву по делам НКВД. Перед вылетом в Москву приехал ко мне пообедать В. Сталин. Он здесь уже командиром авиакорпуса[340]. За обедом я ему сказал, что лечу в Москву по делу.

Ну, он, как всегда, поспешный, говорит: «И мне тоже надо в Москву. Возьмите меня, Иван Александрович!» Я согласился. На следующий день вылетели.

Дорогой вели разговоры, и он ни слова не сказал о г. Дессау, где у меня немцы работали на авиазаводе, ранее выпускавшем Ю-88 (юнкерсы), а сейчас делали несколько реактивных бомбардировщиков и пульсирующий двигатель под руководством профессора Бааде*[341].

Прилетели в Москву к вечеру. На следующий день я сижу в кабинете, в два часа дня звонок по «кремлевке»: «Здравствуйте! Сталин говорит».

Я, естественно, опешил, сразу в мыслях: «А вдруг спросит, чего я не знаю?» А мне не раз приходилось наблюдать совершенно неожиданные вопросы, когда он задавал наркомам.

Тут так и случилось. Я ответил на приветствие. Т. Сталин спрашивает: «Вы знаете об авиазаводе в Дессау?» Я ответил утвердительно. И далее: «Мне вот Василий говорит, что там немцы сделали реактивный бомбардировщик и истребитель».