Записки из чемодана

Ввиду того, что Пеньковский к секретам, о которых он расписывался на процессе, он по линии ГРУ <отношения> не имел, а только ходил в библиотеку и, вероятно, по заданию КГБ фотографировал сотни листов из «Военного вестника», несекретного журнала, это всё для того, чтобы фигурировать в процессе «сотнями кадров».

Я не знаю, что ему мог наболтать Варенцов, бывший его хорошим знакомым, посещавшим квартиру, но по линии ГРУ он мог выведать только некоторые секреты у болтунов типа Мамсурова, с которыми был в хороших отношениях.

В мае 62 года, видя, что затея КГБ с командированием в США не удалась, тогда ко мне пришел сотрудник особого отдела и просил меня «выступить на совещании и похвалить Пеньковского за хорошую работу и т. д., чтобы вселить у него уверенность, что его не подозревают».

Я с возмущением отверг эту болтовню и сказал, что нечего тянуть с его разработкой, а надо вызвать его и допросить, и у меня нет сомнений, что он должен признаться. Однако моего совета не послушались, так как у них замыслы были более широкие, т. е. скомпрометировать меня в ущерб государственным интересам и до октября 1962 г., т. е. 6 месяцев без всякой необходимости «разрабатывали» его, создавая условия для работы в пользу иностранной разведки, лишь бы выполнить задуманный план против меня. Мне это теперь стало ясно как день.

В тот период я не подозревал, что на это могут быть способны ответственные работники, Шелепин, Семичастный, Широков* и их руководители, но это оказалось так.

Они решили свести личные счеты со мной. Я считаю, что неумелыми действиями нанесено много вреда ГРУ, чего можно было бы избежать, если подойти к этому по-партийному, по-государственному.

Из записи № 1:

После ареста через некоторое время вызвали на допрос Варенцова, Рогова, Смоликова в КГБ. Я узнал об этом от Варенцова, когда <нас> вызвали в ЦК. И вот вместо того, чтобы <не> со мной разобраться, первым в ЦК вошел я. Там сидели Козлов Ф. Р., Брежнев и Шелепин.

Козлов сказал: «Мы в ЦК обсудили вопрос о Пеньковском и вынесли решение — лишить тебя звания Героя Советского Союза, снизить в воинском звании с генерала армии до генерал-майора и направить на работу в округ с понижением».

При этом Козлов добавил: «ЦК все проверил и ни к тебе, ни к твоей семье никаких политических претензий не имеется».

Я на это сказал, что звание Героя Советского Союза мне присвоено за участие в штурме Берлина, так при чем же это дело? На что Козлов ответил: «Ну, вот мы так решили».

Когда я вышел, ко мне подошел Варенцов и сказал: «Иван Александрович, во всем этом я виноват. Когда нас всех, — показал Рогова, Смоликова, — вызвали в КГБ, я и там сказал».

Я с тяжелым сердцем пошел домой, и тут провокаторы подсунули мне ЗИС. Шофер остановился и предложил довезти до дома.

Я спросил, чья машина, он ответил — Г. К. Жукова. Я поблагодарил и пошел дальше. Вот ведь подлецы, рассчитывали, что я с горя шоферу наговорю все подробности, а он передаст в КГБ.

В тот же день этот подлец Малиновский (бывший колчаковец)[756] приказал в 24 часа отправить <меня> в Ташкент на должность заместителя командующего войск округа по вузам. Всю ночь звонили и спрашивали, выехал ли я[757]…

Эти подлецы отомстили мне за мою прямолинейность и честность. И, несмотря на тяжелые переживания, я мобилизовал волю и мужество и выехал к новому месту. Более двух лет я честно, без замечаний, работал, выезжал по городам округа, где были военные учебные заведения, и проводил соответствующую воспитательную работу…

Как мне рассказывал Малин, в 1963 году в Кремле были все члены Политбюро и в перерыве сидели около фонтанчика. Хрущев высказал мысль, что Серова мы чересчур жестоко наказали, он заслуживает снятия взысканий. Через некоторое время Хрущева убрали.

Перед днем Победы меня вызвали в КПК[758] и объявили, что будут рассматривать вопрос о моем пребывании в партии. Туда же были вызваны работники ГРУ, бывшие мои подчиненные. Генерал Мамсуров (бывший мой заместитель) и другие генералы выступали и положительно обо мне отзывались, и заявляли, что основная вина ложится на Рогова и Смоликова, которые, вопреки решению Серова не принимать Пеньковского в ГРУ, подписали приказ о приеме предателя.

Председатель КПК Сердюк, видя такие выступления, объявил перерыв. В коридоре во время перерыва я слышал, как некоторые члены КПК уговаривали выступать против Серова.

После перерыва картина изменилась. Тот же Мамсуров выступил и говорил, что Серов был грубым, не считался с нами и т. д. Сердюк после таких выступлений внес предложение об исключении меня из партии.

Член КПК Петрова голосовала против исключения, заявив, что товарищ Серов был более 20 лет в составе ЦК партии и депутатом Верховного Совета СССР, имеет много заслуг перед Родиной и партией. И вот таким образом по указанию Брежнева за 2 года на меня наложили 4 тяжелейших взыскания, что является незаконным, как по воинскому уставу, где говорится, что за один проступок нельзя накладывать два взыскания. И вот в отместку за мое принципиальное отношение к работе так жестко наказали.