Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

Том Митфорд изучал немецкий язык в Берлинском университете. В ноябре он писал своему кузену Рэндольфу Черчиллю: «Люди в отчаянии и стараются не тратить деньги без нужды. Можешь, если есть возможность, отправить мне 10 фунтов, которые ты мне должен, а то жить при плохом обменном курсе очень дорого»[222].

Леди Астор, первая женщина, ставшая депутатом Палаты общин, и Бернард Шоу о деньгах не беспокоились. Несмотря на различия политических взглядов, они были близкими друзьями и по пути в Москву решили ненадолго задержаться в Берлине (так поступали многие путешественники). Леди Рамболд признала в Шоу «настоящего ирландца со странно притягательными манерами, сияющими голубыми глазами и мягким хриплым голосом». Позже она с интересом читала о том, что Шоу хорошо принимали в Москве его друзья-большевики. Несмотря на тающие финансы, сэр Хорас продолжал принимать гостей на широкую ногу, хотя, как писала леди Рамболд, жизнь за пределами посольства была парализована: «Люди не могут позволить себе путешествовать или что-либо покупать, все боятся того, что наступит дефицит продуктов. Все нервничают, потому что помнят времена инфляции. Все затихло, люди выглядят грустными и встревоженными, а небо депрессивно-серого цвета»[223].

В марте 1932 г. состоялись выборы президента. Они стали важным событием в жизни страны, потому что в условиях политической нестабильности права президента были значительно расширены[224]

. Он мог по собственному желанию распускать и назначать правительство, а также издавать указы.

За несколько недель до выборов фельдмаршал Гинденбург, уже на протяжении семи лет занимавший пост президента республики, устроил ужин, на который в том числе были приглашены британский посол с супругой. «Я рада тому, что попала на ужин, который давал великий Гинденбург, – писала леди Рамболд. – Вполне возможно, что это его последний официальный ужин, ведь его могут и не переизбрать».

Помимо фельдмаршала на пост президента претендовали Адольф Гитлер и глава коммунистов Эрнст Тельман. В итоге Гинденбурга переизбрали, однако Гитлер также набрал немалое количество голосов, заняв уверенное второе место. Продолжительный политический хаос и нарастающее общественное недовольство свидетельствовали о том, что дни Веймарской республики сочтены. Спендер чуть позже назвал этот период «закатом Веймара»: «Разрываемое на части внутренними противоречиями, иностранными державами и кредиторами, промышленниками-заговорщиками, обедневшим дворянством, потенциальными диктаторами и беженцами из Восточной Европы правительство переживало один кризис за другим, и все это в рамках одного большого постоянного кризиса»[225].

В Германии творилась полная политическая неразбериха. В парламенте было представлено двадцать девять партий, за год прошло пять выборов в Рейхстаг. После того, как член Палаты общин консерватор Боб Бутби прочитал в январе лекции в Гамбурге и Берлине, он заявил Уинстону Черчиллю, что «у немцев царит полный беспорядок. Они не умеют заниматься политикой, а их партии – это дикий замес противоречивых теорий и сил, среди которых не последнюю роль играют профсоюзы и католическая церковь, хотя им вообще не пристало заниматься политикой». Бутби, однако, отмечал, что немцы люди «очень сильные» и он не винит французов за то, что они боятся своих соседей. Парламентарий провел долгую беседу с Гитлером, которому, правда, не удалось убедить Бутби в своих взглядах. Консерватор подвел такой итог поездки в Германию: «Больше всего меня поразили две вещи: потрясающие дома рабочих, а также спокойное отчаяние немцев»[226]

.

Двадцатидвухлетний Джеффри Кокс во время очередных выборов в Рейхстаг в июле 1932 г. оказался в Берлине. Несмотря на то, что нацисты получили 230 мандатов и стали самой большой партией в парламенте, они все равно не имели большинства голосов. Вот как Кокс в письме матери описывал то, что происходило в столице непосредственно перед выборами:

«Митинги запретили, поэтому не было больших скоплений людей. Просто многие выходили на улицы, покупали газеты и ждали результатов. Около резиденции Гинденбурга выставили охрану. Изредка проезжала машина, в которой сидели полицейские с винтовками и штыками. Они настойчиво сигналили, прося их пропустить. Потом приехало множество мотоциклов, машин и велосипедов, все рассчитывали увидеть что-то интересное. Я думаю, что в ближайшие шесть месяцев Германия либо станет коммунистической, либо начнет войну с Польшей. Самая большая опасность, на мой взгляд, состоит в том, что партия диктатора развяжет войну и начнет бороться с коммунистами, как только будет приведена в порядок немецкая армия. Все это очень грустно, потому что немцы такие прекрасные люди. В среде молодежи наблюдается отчаяние, так как люди понимают, что их превратят в пушечное мясо. Недавно один немецкий студент сказал мне: «А что нам остается делать? Только вперед, на баррикады!»[227]