Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

После смерти Гинденбурга ничто уже не мешало Гитлеру занять освободившуюся должность президента в дополнение к посту канцлера. Через двенадцать дней состоялся плебисцит, на котором подавляющее большинство немцев одобрило этот шаг[363]. Позиции диктатора стали совершенно непоколебимыми. 92 процента богобоязненных жителей живописного Обераммергау проголосовали за Гитлера, после чего в одной из берлинских газет появилась статья под названием «Голосовал ли Иуда против?»

[364]. Американская газета «New York Times» писала, что, когда в деревне узнали о результатах плебисцита, на склоне горы неподалеку зажгли победный костер: «Приблизительно тысяча людей, многие из которых были иностранцами, смотрели, как жители деревни (практически все они участвовали в «Страстях Христовых») собрались вокруг костра, чтобы отметить победу своего лидера»[365]

.

За исключением антисемитского подтекста «Страсти Христовы» особенно не интересовали нацистов. Для них важную роль играло языческое празднование летнего солнцестояния. В ночь летнего солнцестояния по всей стране зажигали тысячи костров, и нацистские ораторы доводили молодежь до патриотического исступления. Святым местом нацистов стала гора Хессельберг, самая высокая точка Франконии, расположенная в 200 километрах от Обераммергау. Гауляйтер Франконии Юлиус Штрейхер организовывал ежегодные тевтонские фестивали с танцами вокруг костра, обращенными к солнцу молитвами и преклонением перед фюрером. Геринг, выступая на фестивале в Хессельберге, бросил прямой вызов христианству, утверждая, что та вера, которая сейчас есть в Германии, выше немецкой религии.

Судя по всему, не так много иностранцев поднялось на гору Хессельберг, но среди них оказалась двадцатилетняя британка Юнити Митфорд. 23 июня 1935 г., стоя за трибуной на вершине горы рядом со Штрейхером, она подняла руку в нацистском приветствии и обратилась с речью к толпе в 200 тысяч человек. Спустя два с половиной месяца Юнити стала почетным гостем Гитлера на одном из самых зрелищных нацистских мероприятий – ежегодном съезде партии в Нюрнберге.

9. Приветствия «Хайль Гитлер»

1 сентября 1933 г. американский консул во Франкфурте Роберт Хейнгартнер включил радио, чтобы послушать новости о пятом съезде Национал-социалистической партии в Нюрнберге, который немецкие газеты называли самым большим собранием в мире. Вскоре консул выключил радио. Вот, что он написал в дневнике: «Гитлер затянул свою обычную песню об ужасах марксизма. Когда я спустя полчаса снова включил радио, он распространялся на ту же тему, его голос стал более хриплым, но говорил он так же напористо»[366]. Хейнгартнер был скептиком, а вот сотни других иностранцев, присутствовавших на нюрнбергских съездах между 1933 и 1938 гг., поражались размахом этого мероприятия. Многие из них (по крайней мере те, кто не был фашистом), оглядываясь в прошлое спустя много лет, наверняка удивлялись собственному легковерию. Правда, очень немногие оказались такими честными, как Майкл Берн, и признались в этом публично. В опубликованных в 2003 г. мемуарах Берн воспроизводит текст своего письма, написанного матери из Нюрнберга в 1935 г., когда он работал журналистом в британской газете «Gloucester Citizen»: «Сегодня утром закончился съезд партии. Мне очень сложно собраться с мыслями после прошедшей недели». Далее Берн выражает свои чувства по отношению к Гитлеру, оценивает его влияние на экономику страны и его роль в истории Германии. «…Я думаю, что никогда не смогу забыть это выступление и попрошу его перевести. Пожалуйста, пришли мне Библию»[367].

Всем, даже иностранцам, было сложно объективно оценить то, что происходило на съездах в Нюрнберге. Всех, кто там присутствовал, захлестывала буря эмоций, или, как в случае с писателем Робертом Байроном, человек ощущал полное отторжение. «С этими людьми невозможен никакой компромисс, – писал Байрон в Берлине после того, как посетил съезд 1938 г., – в этом мире нет места для меня и для них, кто-то из нас должен уйти»[368]. Взволнованные или шокированные, иностранцы в любом случае поражались грандиозному масштабу зрелища. Бесконечный марш и барабанный бой, мощные прожекторы, пылающие факелы, тысячи и тысячи гигантских красных и черных свастик, развевающихся на ветру, – все это было сделано для того, чтобы навсегда закрепить за Гитлером право управлять умами и душами ослепленных его пропагандой фанатиков. Иностранцы, многие из которых были личными гостями фюрера, часами смотрели, как чеканили шаг колонны молодых арийцев – поколение, запрограммированное верить в то, что они имеют право управлять миром. И какой иностранец, ощущавший себя крошечной песчинкой среди бескрайнего моря обожателей, мог быть тогда уверен, что такого никогда не случится? Слушая оглушительные раскаты приветствия «Хайль Гитлер», все зарубежные гости наверняка чувствовали, как по спине бегут мурашки от страха или восторга.