Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

Друзья посмотрели «Триумф воли» в накуренном кинотеатре, «до отказа набитом людьми и ужасно жарко натопленном». Этот поход в кино был таким же неприятным, как и опера в душном зале, во время которой пожилые дамы шикали на ерзавшего на стуле Айрмонгера, требуя проявить больше уважения к другим. Друзья с теплотой отнеслись к грузным баварским полицейским в «синей униформе» и блестящих черных шлемах, украшенных остроконечными серебряными пиками, но в то же время переживали за судьбу откровенно антинацистски настроенного владельца книжного магазина в Аахене. Сильное впечатление на них произвело обилие табличек с текстом «Juden sind nicht erwünscht» («Евреи нежелательны»)[390].

Два молодых англичанина особенно приятно провели день на берегу озера Аммерзее. «Облака сдуло ветром, и благодаря сильному бризу поверхность огромного озера стала больше походить на какой-нибудь морской залив», – писал Уолл 28 апреля 1935 г., когда они сидели, глядя на воду и наслаждаясь кофе с выпечкой.

За несколько месяцев до этого к северу-востоку от озера Синклер-Лутит и Дамметт направлялись в Мюнхен.

Приблизительно на расстоянии 24 километров от города Дамметт неожиданно заявил, что теперь им нужно крутить педали без остановки. Позже он объяснил, в чем дело. Рассматривая карту, Дамметт заметил, насколько близко они находились к концентрационному лагерю Дахау, открытому вскоре после того, как Гитлер стал канцлером. Дамметт не хотел, чтобы их присутствие вызвало подозрения. Синклер-Лутит впервые слышал о Дахау, и его знакомому пришлось объяснить, что в этом лагере нацисты занимаются трудовым перевоспитанием «расточителей, бездельников, спекулянтов-евреев, шпаны и нежелательных социальных элементов»[391]

.

Начинающий журналист Хью Грин пребывал в то время в Мюнхене. Он подхватил от членов семьи, в которой жил, стишок: «Lieber Gott, mach mich stumm, / Daß ich nicht nach Dachau komm! (Боже, сделай меня немым, / Чтобы меня не отправили в Дахау!)[392]. Через несколько месяцев над входом на территорию концлагеря появилась печально известная вывеска со словами «Arbeit macht frei» («Труд освобождает»).

Проезжая Дахау, Дамметт волновался напрасно. Поначалу немецкие власти проявляли такую готовность показать концлагерь иностранцам, что к середине 1930-х гг. Дахау стал чем-то вроде туристической достопримечательности среди американцев и британцев, особенно среди журналистов и политиков.

Член британского парламента Виктор Казалет испытал облегчение, не обнаружив в лагере чрезмерных мучений и лишений. Он решил, что Дахау «не очень интересен, но управляется эффективно». В своем дневнике Казалет записал следующее: «Адъютант сказал, что большинство заключенных – это коммунисты. В таком случае пусть там и остаются, меня это не волнует». Тем не менее Казалет считал нацистов «дураками», поскольку они не освободили большинство заключенных, с тех пор как стало очевидно, что любое сопротивление режиму бесполезно, учитывая «полный контроль Гитлера и его несокрушимую силу»[393][394]

.

Другой член парламента, сэр Арнольд Уилсон, относился к лагерю не так однозначно. Уилсон много путешествовал по стране в 1934–1936 гг. и для того, чтобы понять новую Германию, провел большое количество бесед с самыми разными людьми. Многие статьи, которые он в результате написал, вошли в книгу 1939 г. «Прогулки и разговоры за границей». В июле 1934 г., выступая перед большой аудиторией в Кенигсберге, Уилсон с большой похвалой отозвался о национал-социализме:

«В течение трех прошлых месяцев я наблюдал в самых разных частях страны, как молодая Германия работает и отдыхает. Я восхищаюсь энергией, которую вызвало национал-социалистическое движение. Я уважаю патриотический пыл германской молодежи. Я признаю, более того, почти завидую глубине и искренности, с которыми вы ищете национальное единство. Оно вдохновляет учащихся школ и колледжей. Это совершенно бескорыстный, следовательно, положительный процесс»[395].

Однако Уилсон не позволил своему энтузиазму по поводу нацизма затмить впечатление от Дахау. Хотя, по мнению англичанина, заключенных там кормили и содержали в таких же условиях, как и в добровольных трудовых лагерях, Уилсон признавался: «В атмосфере лагеря было что-то такое, против чего восставала вся моя душа»[396].