Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов

В статье «Работа в праздники», которую Ванситтарт написал вскоре после возвращения в Лондон, дипломат охарактеризовал основных политических игроков Германии. Ванситтарт познакомился с Гитлером и обедал с ним в Рейхсканцелярии. Фюрера он описывал как человека, производящего сильное впечатление. Такая характеристика совершенно не означает, что дипломат закрывал глаза на ненависть, съедавшую Гитлера изнутри, его склонность к насилию, а также то напряжение, в котором фюрер держал всех как в Германии, так и за рубежом. Во время пребывания в Берлине Ванситтарт неоднократно слышал, что окружающие сравнивали олимпийский огонь с жерлом вулкана[614]. О Риббентропе дипломат не сказал ничего хорошего. Ванситтарт был далеко не единственным, кто негативно относился к этому нацисту, которого презирали все, включая его собственных коллег и даже Юнити Митфорд. Ванситтарт писал, что Риббентроп – человек неглубокий и эгоистичный, и «все, кто слушает его, понимают, что верить ему нельзя»[615]. Риббентроп также очень негативно отозвался о британском дипломате, отметив, что их разговор «был совершенно пустым и беспредметным»[616]

. Про Геринга Ванситтарт писал, что тот «обожает все, в особенности свои собственные приемы и вечеринки, словно школьник, которому открыли неограниченный кредит в магазине». Хотя дипломат и не воспринимал рейхсминистра авиации всерьез, он, как и многие другие иностранцы, был очарован фрау Геринг: «У него очень милая жена, молодая дама из Риги, которая не встанет со своего места и будет по-прежнему улыбаться, даже если перед ней появится тигр»[617]. Единственным нацистом, который действительно произвел на англичанина сильное впечатление и с которым у него установился хороший контакт, оказался Геббельс: «Он очарователен. Хромота, быстрый, как хлыст, язык, и уверен, что такой же острый… он человек расчетливый, и с ним можно иметь дело»[618]. Эти чувства оказались взаимными: «Мы можем убедить его принять нашу позицию, – писал Геббельс в своем дневнике, – я работал над ним целый час, объясняя большевистскую угрозу, а также нашу внутреннюю политику. Он кое-что понял… Ушел под впечатлением. Я показал ему свет»[619]

.

Ванситтарт был занятым человеком. Он успел не только посетить соревнования и встретиться с нацистским руководством, но и попасть на греческую трагедию («прекрасно поставленную и великолепно сыгранную»[620]), а также дважды побеседовать с королем Болгарии Борисом. Король прибыл в Берлин для того, чтобы отправить на операцию свою жену и «увеличить шансы получения наследника». Изначально Борис предлагал Ванситтарту встретиться в лесу, но, в конце концов они разговаривали в отеле. Поскольку король был уверен в том, что его номер прослушивается, обсуждение получилось «смазанным»[621].

Король Болгарии (который, по словам Геббельса, договорился в Берлине о поставках оружия[622]

) был далеко не единственным представителем королевских домов, приехавшим на Олимпиаду. На приеме у Гитлера по случаю открытия игр присутствовали наследник итальянского престола принц Умберто со своей сестрой принцессой Марией Савойской, наследник греческого престола, принц княжества Гессен Филипп[623] с супругой и шведский наследный принц Густав Адольф. На приеме племянница короля Дании принцесса Александрина-Луиза познакомилась с немецким красавцем-графом, с которым через несколько недель обручилась[624].

Хотя в газете «New York Times» писали, что Берлин никогда не видел такого наплыва иностранцев[625]

, общее количество зарубежных гостей оказалось на 10 тысяч человек меньше ожидаемого. В Германию приехало меньше англичан и американцев, чем рассчитывали немцы, что, впрочем, частично компенсировалось огромным количеством скандинавов. Среди них был известный путешественник и сторонник нацистов швед Свен Гедин. «Я уверен, – говорил Гедин в интервью, – что Олимпийские игры сыграют для будущего гораздо большую роль, чем Лига Нацией»[626].

Сотни журналистов, освещавших игры, наверняка пришли в восторг, когда непосредственно перед окончанием мужского заплыва вольным стилем на 1500 метров «плотная женщина в ярко-красной шляпе… прорвалась сквозь оцепление… и поцеловала Гитлера. Тридцатитысячная толпа взорвалась от хохота»[627]. Позднее миссис Карла де Врис из Калифорнии объяснила свой поступок импульсивностью[628].