Читаем Записки хирурга военного госпиталя полностью

– Доктор, – полушепотом пришла на помощь Картузову медсестра, – контрактников, офицеров и прапорщиков строить не нужно!

– Это еще почему?

– Ну, не принято! Только срочников! Они же могут сбежать!

– А контрактники и прапорщики не могут? Картузов, давай ставь этих красавцев в строй!

– Доктор, – уже по-змеиному зашипела дежурная, – не надо! У вас могут быть проблемы! Вы у нас недавно, поэтому всего еще не знаете! Проверять нужно только военнослужащих срочной службы.

– Так что, строить «контрабасов» или нет? – лениво протянул старшина, переводя удивленный взгляд то на дежурную медсестру, то на меня.

– Не нужно, Вадик! – наигранно растянула она пухлые, некрашеные губы в подобии улыбки. – Доктор ошибся. Он у нас недавно. Ведь так, доктор?

– Ладно, Вадик, – я устало махнул рукой, – встань в строй! Раз «контрабасы» не подлежат построению, пускай дальше нежатся на кроватях. А, кстати, чем они страдают?

– Не могу знать! – четко, по-военному ответил крепыш Картузов.

– Они с бронхитом у нас лежат, – подсказала мне медсестра, подавая глазами знаки ближайшим к их двери солдатикам, чтоб те прикрыли дверь в палату контрактников.

Стоявшие в строю парни, по-видимому, не так поняли ее просьбу и широко распахнули дверь в палату с контрактниками. Валяющиеся на кровати «контрабасы» разом повернули на скрип открываемой двери головы. И увидав открытую дверь, шеренгу больных и меня в белом халате и строгим лицом, вмиг осунулись и принялись надсадно кашлять и хватать открытыми ртами воздух, показывая всем, как они больны.

– Бедняги. Открытие двери моментально вызвало необратимый приступ удушья у тяжелобольных, – сквозь едва сдерживаемый смех вслух произнес я.

– Вы не верите, что они на самом деле больны? – насупилась медсестра. – Хотите взглянуть на их истории болезни?

– Нет! Не желаю, – сухо отрезал я. Затем еще раз пересчитал находившихся в строю солдатиков и поинтересовался у них насчет жалоб.

Жалоб не оказалось. Я распустил строй. Осмотрел в палатах температуривших пациентов, ими оказались срочники с гайморитами. Оставил свой след в их истории болезни и направился к выходу.

– Вы к нам ночью во сколько придете? – казенным голосом спросила напоследок медсестра.

– А когда обычно другие врачи к вам приходят?

– Кто как. Кто в час ночи, кто в два! А есть и такие, – тут она понизила голос до шепота и с заговорщицким видом продолжила: – что и совсем не приходят.

– Посмотрим, – с задумчивым видом ответил я, а про себя отметил, что отношу себя к тем, что «совсем не приходят».

На покрытой ночным полумраком, отдающей сыростью лестнице встретилась уставшая со слипшимися на лбу волосами уборщица. Она вялыми, но методичными движениями домывала пролет между третьим и вторым этажами. Работа, похоже, уже давалась ей с трудом: не ощущалось былого энтузиазма.

– О, а вы уже проверили терапию? – прервала она взмахи шваброй и тылом правой кисти оттерла со лба мокрую прядь. – Что-то быстро.

– А чего там сложного? – я замедлил движение и с удивлением посмотрел на уборщицу. – Построил, посчитал.

– Ну, не знаю, – женщина слегка улыбнулась, – иные врачи так проверяют, так орут, что на лестнице слышно.

– Орут?!

– Ну, да. Орут! У вас доктор есть, Павел Кузьмич, кажется он невринолог.

– Невролог, – поправил я. – Есть такой! Юное дарование!

– Невролог! – согласно кивнула собеседница. – Да, он заметно молод, но так орет, когда солдатиков строит. Так на них, бедных, кричит. Я на первом мою, а слышу, как он терапию на четвертом этаже проверяет. И всегда чуть не по часу!

– А что ж там можно так долго проверять?

– Да он все проверяет: матрасы переворачивает, в тумбочках роется, заставляет снимать неуставную одежду. Я же воду всегда в терапии набираю. С пустым ведром поднимусь на четвертый этаж, у них водой заполнюсь и мою! Потом в инфекционном уже, на втором этаже, меняю.

– И что? – мне стало интересно, и я остановился, чтоб послушать, как доктор Квашнин, он же Павел Кузьмич, застраивает солдатиков. С виду обычный рохля: постоянно опаздывающий на общебольничные конференции и с виноватым видом выслушивающий едкий разнос начальника. А тут, ба! Гроза военнослужащих срочной службы.

– А что? Ничего! Сначала всех построит, потом идет в палаты и начинает шерстить в палатах. Причем все швыряет на пол, а то и в коридор выбрасывает. А меня, как уборщицу, это очень коробит. Я пока воду в туалете наберу, он обязательно что-нибудь да выкинет. То трико какое гражданское, то кроссовки, то еще чего. А потом я ухожу, а через минут десять поднимается ор. А у вас как-то тихо все прошло.

– Ну, а еще кто из докторов так себя ведет?

– Да почти все. Вот кроме хирурга и травматолога. Те тоже как-то быстро обход делают. А иногда и вовсе не приходят. Или я просто их не вижу.

– И что, женщины-врачи тоже орут на солдат?

– Бывает. Ой, что-то я заболталась тут с вами, а дело стоит, – вдруг спохватилась уборщица и, разбрызгивая мутную воду, с остервенением сунула свою тряпку в стоявшее неподалеку ведро.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза