Когда вышел монументальный замечательный труд Н. П. Лихачева о русской древней живописи (иконы собрания Лихачева — 2 огромных тома)[1028]
, то Титов, заехав ко мне, говорил возмущенно: «Это черт знает что такое! Помилуйте, Лихачев поднес государю такой исключительный труд, а государь только „приказал благодарить“. Какое свинство! Эх, дрянь! <Будь это Вильгельм, да он дал бы орден и вознес бы такого человека за такой труд>[1029]. Дать бы орден и вознести бы такого человека за такой труд, а этот „слюнтяй“ только и буркнул, что благодарить — дерьмо…» (Тут последовало упоминание материнское.)В Ростове Титов познакомил меня со своим коллегой по восстановлению Ростовского кремля И. А. Шляковым, тогда уже весьма престарелым человеком. Скромный археолог жил в типичном старинном доме с мезонином и патриархальной обстановкой. Как-то мы с фотографом зашли к нему побеседовать и послушать занимательные и поучительные разговоры о той трудности, с какой восстанавливали Ростовский кремль не только при полном равнодушии общественных деятелей, но даже при целом натиске неимоверных затруднений и препятствий к такому ценному художественному предприятию. Был душный июльский день. В просторной гостиной мы сидели за овальным столом, покрытым вязаной скатертью. Надвигалась гроза, заволокло небо тучами. Вдруг старушка-прислуга поспешно вносит на подносе огромный графин <водки… и на блюдечке местные пряники>[1030]
и рюмки.— Боюсь грозы, — сказал Шляков, — а вот как выпью рюмочку стотравной — ничего, отойдет.
Сильный удар грома. Шляков поспешно налил огромные рюмки настойки и, перекрестясь, выпил, крякнул, закусив мятным пряником.
— Советую. От грозы очень помогает.
Милый, добродушный старик! Шляков имел шорную лавку[1031]
, одинокий, он оканчивал тихо свои дни среди любимых трудов по археологии. Между прочим, он написал небольшое исследование «Черты древнерусского зодчества» (по материалам церквей г[орода] Любима)[1032]. <Где-то теперь его труды? Где его аккуратно сохранявшаяся большая библиотека по русскому искусству и археологии? Где все это? Все ушло>[1033].У Сухаревой в Панкратьевском пер[еулке] торговал книгами глухонемой Киселев; будучи еще студентом, у него впервые я купил Добролюбова и Писарева, Молешотта, Бюхнера и весь арсенал тогдашнего увлечения самообразованием. В годы самостоятельной жизни из своего заработка откладывались скромные суммы на услаждение страстной потребности в книге. Книг по архитектуре тогда было мало. Собирал, что мог по русскому искусству, попутно собирал по истории русской культуры и по истории Москвы.
Этот разряд книг более всего я покупал у знаменитого Афанасия Афанасьевича Астапова. Его торговля была у проломных ворот в тесном проходе с Никольской улицы на Театральный проезд.
Низенькая деревянная лавочка с одним маленьким оконцем была сплошь упрессована книгами настолько, что когда я однажды спросил нужную мне книгу, Астапов ответил: «Да вон она, только достать ее нельзя, потолок ухнет», — и указал он на столб из книг, поддерживающий провисшую балку. Кроме этой лавки был у него тут же во дворе в подвале еще склад. И книг было изобилие. Весь ученый мир шел к Астапову, зная, что у него, наверное, сыщется какая-нибудь редкая книга на нужную тему. Здесь бывали и московские коллекционеры. Особенно часто я встречал толстого Алексея Петровича Бахрушина, А. В. Орешникова, Ульянинского, Е. В. Барсова и других книголюбов.
И как был любопытен сам Астапов! Низенький, сутулый, щупленький старичок с мягкими манерами и добрыми глазами, он усаживал покупателя, только знакомого в единственное кресло, большое, красного дерева, говоря: «Это кресельце покойного профессора Бодянского Осипа Максимовича (проф[ессор] рус[ской] ист[ории] и слав[янской] ист[ории], 1808–1877 гг., секретарь и издатель трудов Общества истории и древностей росссийских[1034]
). Я у него купил вместе с книгами, и книги-то купил у вдовы мешками, так чохом». Он не рассказывал, как купил, но книжная Москва знала, как купил он замечательную библиотеку Бодянского. Бодянский почему-то редкие книги ставил во втором ряду полок шкафов, передний же ряд был сплошь из исторических журналов и второстепенного подбора книг. Очевидно, вдова Бодянского об этом не знала, а Астапов знал, так как был знаком лично с Бодянским и часто бывал у него.