Записки летчика-испытателя

Этот полет ничем особенным не отличался, если не считать того, что он оказался последним в моей летной биографии.

Если б я знал это заранее, то обставил бы сие событие чуть торжественней, что ли, выпросил бы полет поинтереснее, покувыркался бы напоследок. Хотя я и боялся, по обыкновению, очередной медкомиссии, но считал, что годик-другой я еще полетаю, благо, были к этому основания: чувствовал себя хорошо, легко переносил максимальные перегрузки и длительные полеты, да и предварительный осмотр «на стороне», что я делал уже много лет, не выявил у меня каких-то серьезных отклонений от нормы. Однако эксперты из ВЛЭК (врачебно-летной экспертной комиссии) решили иначе и поставили «крест» на моей летной деятельности.

Я мог бежать и не совсем трусцой 30–40 минут, не особенно запыхавшись при этом, ездил на велосипеде, зимой ходил нa лыжах, вес соответствовал росту, проявлений старческого слабоумия тоже вроде бы не отмечалось, но расположение и форма зубцов на моей кардиограмме явились для врачей более серьезным аргументом, чем моя замечательная физическая форма… Возможно, еще весомее для них был год моего рождения, и, хотя врачи в нашей летной больнице относились ко мне совсем неплохо, допустить меня к полетам на сверхзвуковых самолетах они не могли.

Мне предложили прийти на комиссию после соответствующего лечения, чтобы попытаться получить допуск для полетов на дозвуковых самолетах с двойным управлением, но я решил, поразмыслив, что никакое лечение лет мне не убавит, и больше не стал бороться с медициной.

Взаимоотношения летчиков с докторами всегда были неравноправными, причем перевес в правах принадлежит, естественно, не летчикам. Летаешь вроде нормально, выполняешь весьма нелегкие порой задания, здоровье позволяет, ни на что не жалуешься; идешь на комиссию и узнаешь, что летать-то ты как раз и не можешь: что-то в организме у тебя не так, как положено быть…

Вот и не бойся после этого медиков, если каждый год тебе запросто могут дать или ограничение в летной работе, или спишут совсем. А ведь это не просто смена вида деятельности, для летчиков это трагедия, т. к. расставаться с небом нелегко, да и трудно найти себя в новой жизни, обычно летчики не имеют другой профессии. Мы опасаемся «официальной» медицины, в свои медучреждения обычно не обращаемся, даже если и приспичит, потому что в медкнижке это будет отмечено, доказывай потом, что ты здоров… Причем все это не потому, что авиационные врачи такие уж свирепые, просто они выполняют положения соответствующих документов, где и к парнишке, только что начинающему летную жизнь, и к пилоту, у которого за плечами не один десяток лет, проведенных в кабине, медицинские требования одинаковые. Есть, конечно, так называемый «индивидуальный подход», но тут многое зависит от того, как ты дружишь со своим начальством и сумел ли ты понравиться работникам медицины…

После того, как в 1976 г. врачи впервые предупредили меня о кое-каких нарушениях в работе моего сердца, я с помощью Федотова нашел себе персонального доктора. Марианна Борисовна, жена летчика-испытателя ЛИИ Владимира Павловича Сомова, оказалась обаятельной женщиной и знающим специалистом, искренне желающей мне помочь, но перед тем, как взяться за мое лечение, она поставила условие: выполнять все её указания, в том числе, полностью отказаться от спиртного.

Я никогда не испытывал особого пристрастия к алкоголю, но от хорошей выпивки в душевной компании тоже не отказывался… Плохо ли после трудовой недели собраться в чьем-нибудь гараже или на природе, иногда и в баньке, расслабиться, отмякнуть душой с близкими тебе по духу людьми, поговорить «за жизнь», просто потрепаться, «полетать» даже на словах и разойтись, иногда поддерживая друг друга…

Бывает, конечно, что кто-нибудь не рассчитает своих возможностей, переберет малость и отяжелеет, но в летчики берут мужиков могучих, и, отдохнув в выходные, в понедельник стоит сокол перед врачем, как огурчик, готовый выполнить любое задание Родины…

Основательно же пьющие в авиации долго не держатся, не та это работа, которую можно делать с похмелья, да и медицинский контроль суров: каждый рабочий день изволь с утра зайти к врачу, а уж он определит, как ты провел время накануне. Отстранит от полетов раз, другой, а потом и попрут летчика с работы, хотя и жалеют у нас на Руси пьющих человеков… Вот и пополняют такие пилоты тот список, зачитанный нам когда-то Василием Архиповичем Комаровым…

Пришлось мне последовать рекомендациям врача, хотя не простое это дело присутствовать на разных застольях, тем более, что их хватало и по приятным поводам, и по печальным, и пить минеральную воду. Впоследствии, когда Марианна Борисовна убедилась в моей дисциплинированности, да и мои «сердечные дела» пришли в норму, мне было позволено иногда «употребить вовнутрь» чего-нибудь не суррогатного, но за три месяца перед комиссией опять вступал в действие «сухой закон». Так я и жил почти одиннадцать лет, втянулся со временем в сей режим и не находил его слишком уж суровым…