Записки летчицы У-2. Женщины-авиаторы в годы Великой Отечественной войны. 1942–1945

В фашистской Германии почти около каждого большого города были созданы концентрационные лагеря. Наиболее страшным был лагерь смерти Дахау — основной лагерь находился в 17 километрах от Мюнхена, в нем были узники из 24 стран, численностью до 250 тысяч человек. Ежегодно здесь проводились «медицинские опыты». Дахау имел 125 лагерных отделений (на юге Германии, в Польше, Австрии, в Прибалтике — Саласпилс и других местах). Около Варшавы были концентрационный лагерь Освенцим, Радомский лагерь, около Лодзи — Лизманштат (для пленных авиаторов), у Люблина — Майданек и другие. Еще выделялись особые лагеря смерти (Заксенхаузен, Кюстринский, лагерь «ЗЦ», Равенсбрук и другие), штрафной лагерь — Швайдек. Было известно о концлагерях Губен, Кюце, Розенберг, Шпандау, Ландсберг, Реус, Остпройзен, Графенберг, Пилау, а сколько еще было штрафных лагерей при больших фабриках, куда сгоняли пленных для работы!

Август 1944 года. Небольшая передышка после Львовско-Сандомирской операции. Мы в Польше. Полки нашей дивизии разместились в деревушке Мокшишув.

Это недалеко от города Люблина. Мы едем в пригород Люблина, в Майданек, где гитлеровцы разместили лагерь смерти для военнопленных и для своих немцев, нелояльных к фашистскому режиму. Территория обнесена проволочными заграждениями в несколько рядов и вышками для охраны. В проволочном заграждении были оголенные провода с током высокого напряжения. Охрана велась круглосуточно, освещение осуществлялось мощными прожекторами. Кроме того, на ночь выпускались сторожевые собаки. Этот лагерь был разбит на секторы, тоже обнесенные проволочными заграждениями. Стояли бараки, где жили в ожидании своей участи узники. Рядом с печами был кирпичный домик, в котором проводили медицинские опыты с людьми (испытывали яды, делали различные операции).

Каждая партия узников, поступивших в лагерь, тщательно осматривалась. Узники должны были сдать все ценное (часы, кольца, серьги и т. д.). Затем людей отправляли в баню. За моечным отделением находилась газовая камера, где якобы они должны были пройти «дезобработку». Двери камеры герметически закрывались, и пускался отравляющий газ. Трупы далее сортировались: у кого-то состригали волосы, у кого-то удалялись золотые зубы и протезы, затем тела отправляли в печи крематориев для получения пепла — удобрения. Пепел просеивался на предмет обнаружения еще сохранившихся у узников ценностей.

Особо гнетущее впечатление оставили у нас всех большие бараки с одеждой и обувью, с этикетками разных стран. Все это тщательно сортировалось. Волосы отправлялись на фабрики для использования в различных целях. Детская обувь больших размеров, даже поношенная, раскраивалась на меньшие размеры и отправлялась на перешивку. В соседнем бараке были аккуратными рядами уложены мешки с волосами, с удобрением из человеческих костей, с различной одеждой, приготовленной на распродажу, с другими отобранными у узников вещами, например детскими игрушками.

Когда я осматривала эти ужасные картины человеческих страданий, я еще не знала, что мой брат — летчик-штурмовик, в бессознательном состоянии, раненный и обожженный, попал в фашистский плен, испытал ужасы и унижения пленения.

Все увиденное в Майданеке вызвало у нас тяжелейшее чувство обиды за человечество, допустившее это. Помимо прямого уничтожения пленных, гитлеровцы подвергали унижению и издевательствам миллионы людей. В лагере любой охранник был судья!

Вот что писал мне В. Евсеев — узник Дахау, когда я пыталась разузнать о судьбе брата Виктора:

«В Дахау я пробыл всего около одного месяца в конце 1944 года, затем меня отправили в Судеты — в концентрационный лагерь Людвигсбург. Там нас долго держали в бывшей конюшне и не разрешали выходить в общий лагерь. Немцы боялись нашего влияния на других военнопленных. Хочу отметить, что летный состав вел себя достойно! Вот один пример: немецкий солдат приходит к нам с буханкой хлеба. Ставит ногу на перекладину и говорит одному из наших ребят: «Почисти сапоги — дам буханку». Летчик отвечает: «Русский офицер чистить немецкому солдату сапоги не будет», хотя ему очень хотелось есть. Солдат обратился к другим военнопленным, но никто из нас не согласился выполнить его прихоть. Все отвернулись и отошли от солдата.

Одно скажу, что русские (в подавляющем большинстве) в лагерях военнопленных и концлагерях вели себя достойно, были патриотами до конца, умирали от голода, холода и побоев, но не бывали сломлены морально. И мы, попадавшие в плен в 1943, 1944 годах, вселяли уверенность в нашей победе тем, кто был пленен в 1941–1942 годах. Офицерам немцы не доверяли.