Записки мелкотравчатого

Дело заключалось вот в чем. Каждому уже известно, что лисица, при ее необыкновенной изобретательности средств к своему спасению, попавшись наконец в руки к охотнику, пускается на последнюю крайность: она ловко прикидывается мертвою. Нет сомнения, что так было и с Фунтиком. Приняв лисицу от собак, обрадованный мальчик, по неопытности или по забывчивости, не добив ее, приторочил к седлу по-заячьи

[295], то есть просто привязал ее за ноги к задней луке, оставя голову на свободе. К несчастью, ни одному из соседних охотников не пришла мысль взглянуть ближе и внимательнее, как управился новичок с своей добычей, а издали рассмотреть было невозможно; сверх того, каждый из них, стоя на лазу, обязан был не зевать и думать о себе одном. Очень естественно, что Фунтик, второча живую лисицу и став на прежнее место, обратил свое внимание на то, что происходит перед ним в острове. Лисица тем временем очнулась и запустила острые зубы в пах лошади. Нестерпимая боль и страшный испуг последней были виновниками виденных нами последствий. Когда люди тащили на аркане лошадь из тины и сняли с нее седло, оказалось, что правый пах у нее местах в шести был глубоко прокушен, и кровь текла обильно; все это доказывало, что лисица была приторочена живая и околела в болоте вместе с лошадью.

Употребив следующий за тем день на отдание грустного долга нашему общему любимцу, мы изготовились в ночь и выступили на зорьке в дальнейший путь. Дистаночного и бывших при нас объездчиков за их хлопоты и усердие одарили щедро, так что первый остался вовсе не в накладе за «убытки, понесенные Феопеном», а последние, допивая прощальную чарку с охотниками, выражались искренне, что «таких господ на редкость встретишь!».

Так тревожно начали мы наше полеванье во владениях графини Отакойто, так весело и удачно продолжали и так грустно пришлось его кончить.

Крутолобов с двумя сторожами провожал нас далеко степью, направляя наше следование к Хопру, куда мы двинулись с целью, провести там остаток осени до порош.

X

Кочевая жизнь. — Крутое. — Зима-весна. — Бугры. — Еще одна хитрость лисицы. — Необыкновенные волки. — Крылатые звери. — Отъезд. — Бокино. — Производство в чин. — Заключение.

Теперь остается сказать немногое о тех замечательных явлениях, которые почему-нибудь выходили из ряда обыкновенных и останавливали на себе наше общее внимание. По выходе из прасольских хуторов мы повели жизнь вроде наездничьей, или, лучше сказать, кочевой-цыганской. За исключением Хлюстикова и людей, обязанных быть при обозе, все мы сидели на конях и, растянувшись в линию, протекали местность в виде опустошительной лавы. Обоз с заводными[296] лошадьми и порожними фурами шел вместе с нами, пробираясь где-нибудь сторонкой, и был постоянно в виду. Очередная стая шла тоже с нами, и если имелся в виду какой-нибудь остров, ловчий вводил туда гончих и проходил его напролом: борзятники заравнивались на рысях, окружали остров, гоньба закипала живо, рог гудел «по красному», и зверь выносился на счастливого охотника, а иногда попадали на целый выводок волков, и тогда травля становилась общею, а там снова движение на хлопках… Часу во втором за полдень по данному сигналу все съезжались к обозу, потом, пообедав всухомятку и дав отдохнуть лошадям и собакам, шли дальше. И так с раннего утра до поздних сумерек, когда обозничие, прикочевав к какому-нибудь поселку и запасшись фуражом и провиантом, устраивали для нас ночлег.

По мере удаления нашего от графской степи местность начала резко изменяться в своих очертаниях; глаз перестал лениво скользить по этой однообразной плоскости с ее ничтожными оттенками; начались бугры, скаты, перелески, глубокие лощины с топким дном и низким кустарником, так сильно влекущим к себе псового охотника; кой-где в стороне начали поблескивать крашеные крыши господских усадьб, частые поселки, шпицы колоколен, речки с широкими перепрудами, мостами и мельницами. Час от часу наше общее движение начало оживляться большим разнообразием и тревогой: стали попадаться бежкие[297] русаки, затевалась заркая травля, отчаянная скачка…