Записки о Михаиле Булгакове

Далее в руках Фили появлялась шоколадка. «Мутные от шоколада глаза малого на минуту загорались огнем, он брал шоколадку.

— Альёша, ти съел сегодня читирнадцать, — робко шептала Амалия Ивановна.

— Не врите, Амалия Ивановна, — думая, что говорит тихо, гудел малый.

— Фуй, Альёша!..»

В те времена в обеспеченных семьях было принято брать в «воспитательницы» немку. Полуняня, полугувернантка, такая «немка» гуляла с детьми, присматривала за ними, а дети тем временем усваивали немецкий.

Я еще помню эти стайки слишком аккуратных детишек — четверо, пятеро — вокруг какой-нибудь очень приличной и отрешенной дамы, говорившей с ними по-немецки. Генеральша Елена Сергеевна Шиловская могла позволить себе пригласить отдельную «немку» для своих маленьких сыновей. Старший, Женя, дал Екатерине Ивановне детское имя «Лоли». Это имя прижилось. Потом, когда Елена Сергеевна стала Булгаковой, Лоли появилась в булгаковском доме — вместе с Сережей. И хотя имела где-то в Москве комнату, фактически стала членом семьи.

В дневниках Е. С. Екатерина Ивановна упоминается часто. Вот они всей семьей едут на репетицию «Пиквикского клуба» со Станиславским! («Поехали на такси: М. А., Екатерина Ивановна, Женичка, Сережка и я».) Вот Булгаков читает дома пьесу «Александр Пушкин»; присутствуют несколько друзей, Ольга, мальчики «и мы с Лоли. (И Лоли и Оля плакали в конце.)». Генеральная репетиция «Ивана Васильевича» — без публики, в тягостно пустом зале — и, «кроме нашей семьи — М. А., Евгений и Сергей, Екатерина Ивановна и я», — только несколько должностных лиц... Или совсем домашнее: Сергей порезал большой палец, да так сильно, что Булгаков решил, что он калека навсегда. «М. А. взбесился, орал на него, на нас с Лоли, что не досмотрели...» («Дневник Елены Булгаковой», с. 77—78, 92, 100, 120 и многие другие.)

Лоли обожала Елену Сергеевну и была предана ей как никто. Булгаков относился к Лоли дружелюбно, с удовольствием посмеивался, делая ее время от времени героиней своих домашних рассказов-мистификаций.

Вот в Москве хоронят японского революционера Ката-яму, и Сергей с Екатериной Ивановной случайно застревают в процессии. «М. А. уверял, — записывает Елена Сергеевна, — что они, как завзятые факельщики, шли долго за гробом со свечками в руках, низко кланяясь при этом и крестясь. (Следует замечательный показ.)» («Дневник...», с. 44).

А однажды Е. С. записала вот что:

«М. А. объявил ребятам:

— Кто лучше и скорее выучится говорить по-немецки — получит приз — велосипед.

Это оказало действие, Сергей сегодня целый день говорит по-немецки...

М. А. уверяет, что Екатерина Ивановна (немка Сережина) выучится великолепно говорить по-русски, научится ругаться, и когда ей будет дурно на пароходе, во время их воображаемой поездки на пароходе, — а Сережка будет вертеться перед ней, она оттолкнет его ногой и скажет — Уйди ты, сволочь...» («Дневник...», с. 185).

Как видите, Булгаков был прав: Лоли заговорила на чистейшем русском языке. Правда, этому предшествовали тяжкие события в ее жизни: в 1941 году, в начале войны, Лоли — как немка и, следовательно, потенциальная диверсантка — была арестована и выслана из Москвы. «Во время войны Екатерина Ивановна была где-то в Сибири», — помнит Илга. Но вот нюанс, которого Илга не знает: это Елена Сергеевна, никого и ничего не забывавшая, нашла — когда стало возможно — Лоли и поселила у матери.

Во время разговора с Илгой, в то серое воскресное утро, я не знала, что Елена Сергеевна и очень хотела, и пыталась забрать мать к себе. (Соответствующие письма я прочту полтора года спустя.) Сразу же после смерти отца она писала матери:

«Дорогая мамусенька, если ты только можешь, обдумай, де ты хочешь жить теперь, и если только ты согласишься приехать в Москву, то напиши, и мы сейчас же примемся хлопотать для скорейшего получения тебе разрешения переехать в Москву» (25 октября 1933).

«Мамусенька моя любимая, приезжай к нам. Тебе будет хорошо здесь с нами, мы постараемся очень об этом» (26 октября 1933).

«Моя родная, знай только одно, что мы бесконечно любим тебя, ждем тебя к нам, просим тебя приехать к нам, чтобы жить вместе — ласково, любовно, нежно... Мусенька, любимая, я жду от тебя хоть нескольких слов, жду твоего согласия на приезд к нам» (6 ноября 1933).

«Хотя мы с Олей почти слово в слово предугадали твой ответ относительно приезда к нам, — я до сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью. Я так размечталась, как ты приедешь к нам, как мы все будем тебя ласкать, любить, оберегать, как я буду сидеть с тобой целыми днями в бесконечных разговорах, как ты будешь радоваться на ребят, как ты будешь любить Мишу за его милоту...» (15 ноября 1933).