Записки о Пушкине. Письма

За три дня до появления сюда Жадовского я послал к вам письмо через Мясникова – и мне теперь досадно, что не адресовал к другому лицу. Верно, вы его разумеете, говоря, что, отправляя письмо к Балакшину, ужасно сердились на одного человека. Я по крайней мере так догадываюсь и понимаю, что он испугался этого поручения, хоть тут ровно для него нет никакой опасности. Без сомнения, Красноярское почтовое управление считает неприкосновенною печать знаменитого золотоискателя. Все-таки теперь я долгим путем до вас достигаю. Оставим этих капиталистов; им уже много бессонницы от самого золота, зачем прибавлять еще другую тревогу.

Взял листок, чтоб наскоро вас уведомить о проезде вечно ковыряющего в зубах Жадовского. Спасибо ему, что он вспомнил деда своего по Лицею. Не всякий тайный советник это сделает. Он пожертвовал нам 12 часов. Толковали обо всем и нагрузили его писульками домой. У нас много общих знакомых, было о чем порасспросить.[259]

В нашем краю ничего нет особенно любопытного. Слава богу, старики кой-как держатся. Евгений вместе со мной дружески вам жмет руку. Поклонитесь нашим,[260]

скажите наш привет вашим домашним.

Желаю вам весело начать новый год – в конце его минет двадцатилетие моих странствований. Благодарю бога за все прошедшее, на него надеюсь и в будущем. Все, что имело начало, будет иметь и конец: в этой истине все примиряется.

Верный ваш Пущин.

88. Е. А. Энгельгардту[261]

Ялуторовск, 26 февраля [ – 12 июля] 1845 г.

На этих днях, почтенный друг Егор Антонович, получил я ваши листки от 17 января, мне их привез черномазый мой племянник, которого я распек за то, что он с вами не повидался в Петербурге. На всякий случай начинаю беседу с вами, когда-нибудь найдется возможность переслать болтовню.

Сбылось, как я ожидал: вперед был уверен, что Жадовский, которому, однако, я очень благодарен за пожертвование нескольких часов на пути, ничего вам не сказал особенного обо мне. Он так был занят своими делами, что все другое ему как будто чуждо. Живя на золотой дороге, мне часто случается видеть стремящихся шурфовать и делать свои наблюдения над этими господами. Признаюсь вам, итог этих ощущений довольно скучный. Вообще они без всякого уважения говорят друг об друге – и нашему лицеисту достается от многих. Не знаю, до какой степени справедливы эти упреки, но тоска слышать, а главное думать, что хотя часть он заслужил. Впрочем, каждый делает, как знает; я стараюсь не углубляться, чтобы не сделаться мизантропом.

Вы очень справедливо заключаете, что я доволен моим пребыванием в Ялуторовске. Нас здесь пятеро товарищей;[262] живем мы ладно, толкуем откровенно, когда собираемся, что случается непременно два раза в неделю: в четверг у нас, а в воскресенье у Муравьева-Апостола. Обедаем без больших прихотей, вместе, потом или отправляемся ходить, или садимся за винт, чтобы доставить некоторое развлечение нашему старому товарищу Тизенгаузену, который и стар, и глух, и к тому же, может быть, по необходимости охотник посидеть за зеленым столом.

Прочие дни проходят в занятиях всякого рода – и умственных и механических. Слава богу, время не останавливается: скоро минет двадцать лет сибирским, разного рода, существованиям. В итоге, может быть, окажется что-нибудь дельное: цель освящает и облегчает заточение и ссылку. Большого сближения с чиновным людом у нас нет; но вообще все они очень хорошо понимают нас и оказывают всевозможное внимание. Беда только в том, что народ все пустой, и большею частью с пушком на рыльце; это обстоятельство мешает и им быть с нами, зная, что мы явно против этого общего обычая.

Одна семья, с которою я часто видаюсь, это семья купца Балакшина. Очень человек добрый и смышленый; приятно с ним потолковать и приятно видеть готовность его на всякую услугу: в полном смысле слова верный союзник, исполняет наши поручения, выписывает нам книги, журналы, которые иначе должны бы были с громким нашим прилагательным[263] отправляться в Тобольск, прежде нежели к нам доходить. Все это он делает с каким-то радушием и приязнью.

Горько слышать, что наше 19 октября пустеет: видно, и чугунное кольцо истирается временем. Трудная задача так устроить, чтоб оно не имело влияние на здешнее хорошее. Досадно мне на наших звездоносцев; кажется, можно бы сбросить эти пустые регалии и явиться запросто в свой прежний круг.[264]

Обнимите за меня крепко Фрицку; душевно рад, что он переселился к вам. Мысленно я часто в вашем тесном кругу с прежними верными воспоминаниями. У меня как-то они не стареют. Вижу вас, Марию Яковлевну, такими как я вас оставил; забываю, что я сам не тот, что прежде. Оставив в сторону хронологию, можно так живо все это представить, что сердце не верит давности.