– Сюда, Ватсон! – наконец проговорил он. – Оставим на минуту вопрос о том, кто убил Стрейкера, и постараемся узнать, что стало с лошадью. Предположим, что она убежала во время драмы или после нее; куда же она делась? Лошадь вообще животное стадное. Предоставленный самому себе Сильвер-Блэз инстинктивно вернулся бы в Кингз-Пайлэнд или отправился бы в Мейплтон, с какой стати он стал бы носиться по болоту? Если бы это случилось, то, наверно, кто-нибудь уже встретил бы его. А зачем цыгане стали бы ловить его? Эти люди всегда стараются улизнуть, когда услышат о каком-нибудь происшествии: очень уж они не любят иметь дело с полицией. Рассчитывать продать такую лошадь они не могли. Риск был бы слишком большой, а кража не принесла бы им никакой пользы. Все это совершенно ясно.
– Но где же тогда лошадь?
– Я уже сказал, что она убежала или в Кингз-Пайлэнд, или в Мейплтон. Она не в Кингз-Пайлэнде – следовательно, в Мейплтоне. Примем эту гипотезу и посмотрим, что выйдет. Эта часть торфяника, как говорил инспектор, очень твердая и сухая. Но по направлению к Мейплтону торфяник понижается, и отсюда можно видеть большую ложбину, в которой, должно быть, было очень сыро в понедельник ночью. Если наше предположение верно, лошадь должна была проскакать через эту ложбину, и там мы и должны искать ее следы.
Во время этого разговора мы быстро шли вперед и через несколько минут были у ложбины. По просьбе Холмса я пошел по правому ее краю, он же по левому, но не успел я сделать и пятидесяти шагов, как услышал громкий крик и увидел, что он машет мне рукой. След лошади ясно отпечатался на мягкой земле перед ним, а подкова, которую Холмс вынул из кармана, пришлась как раз по отпечатку.
– Видите, что значит воображение, – сказал Холмс. – Этого-то качества только и недостает Грегори. Мы вообразили себе, что могло бы произойти, действовали согласно нашему предположению и оказались правы. Будем продолжать.
Мы перешли через болотистую ложбину и прошли около четверти мили по твердому, сухому торфянику.
Потом местность снова стала понижаться, и снова мы увидели следы, потеряли их на протяжении полумили и нашли опять уже у самого Мейплтона. Холмс первый увидел их и указал мне с выражением торжества на лице. След мужской ноги виднелся рядом с лошадиным следом.
– Лошадь сначала была одна! – вскрикнул я.
– Совершенно верно. Сначала она была одна. Ого! Это что?
Двойной след делал резкий поворот и направлялся к Кингз-Пайлэнду. Холмс свистнул, и мы оба пошли по следу. Холмс шел, не спуская глаз со следа; я же случайно взглянул в сторону и с удивлением заметил, что те же следы шли и в обратном направлении.
– Чудесно, Ватсон, – сказал Холмс, когда я указал ему эти следы, – вы избавили нас от длинной прогулки, которая привела бы нас обратно к нашим собственным следам.
Нам не пришлось идти далеко. Следы оканчивались у асфальтовой дорожки, которая вела к мейплтонским конюшням. Навстречу нам выбежал грум.
– Мы не позволяем бродягам шляться здесь, – сказал он.
– Я хотел только спросить кое-что, – сказал Холмс, запуская указательный и большой пальцы в карман жилета. – Не будет слишком рано, если я зайду завтра в пять часов утра, чтобы повидать вашего хозяина, мистера Сайласа Брауна?
– Господь с вами, сэр; уж кто-кто, а он всегда будет, когда надо, потому что встает раньше всех. Но вот и он сам, сэр, и ответит на ваш вопрос. Нет, сэр, нет, он прогонит меня, если увидит, что я взял деньги. После, если вам угодно.
В ту минуту, как Шерлок Холмс положил обратно в карман вынутые им полкроны, из ворот вышел пожилой господин свирепого вида, с хлыстом в руке.
– Это что такое, Доусон? – крикнул он. – Что за болтовня! Ступай, берись за дело! А вы… какого черта вам здесь надо?
– Надо поговорить с вами минут десять, любезный сэр, – ответил Холмс самым ласковым тоном.
– Некогда мне разговаривать со всякими бродягами. Убирайтесь, а не то спущу собаку.
Холмс наклонился и шепнул что-то на ухо тренеру. Тот сильно вздрогнул и вспыхнул до ушей.
– Это ложь! – крикнул он. – Дьявольская ложь!
– Отлично! Станем мы обсуждать это здесь, при всех, или переговорим у вас в доме?
– О, войдите, если желаете.
Холмс улыбнулся.
– Я задержу вас только на несколько минут, Ватсон, – сказал он. – Ну-с, я к вашим услугам, мистер Браун.
Прошло минут двадцать и румяная заря перешла в серые сумерки, когда Холмс и тренер вышли из дома. Никогда не случалось мне видеть, чтобы за такое короткое время человек мог так измениться, как Сайлас Браун. Лицо его было смертельно бледно, на лбу блестели капли пота, а руки тряслись так, что хлыст колыхался, как ветка на ветру. Вся дерзость и заносчивость исчезли, и он покорно шел рядом с моим товарищем, словно собака за хозяином.
– Ваши указания будут исполнены. Все будет исполнено, – говорил он.
– Ошибки быть не должно, – сказал Холмс, оглядываясь на него. Браун вздрогнул, прочтя угрозу в его глазах.
– О нет, ошибки не будет. Все будет как следует. Сделать изменения заранее или нет?
Холмс задумался на одно мгновение и потом громко расхохотался.