Записки одессита. Часть вторая. Послеоккупационный период

Вскоре наступи час расплаты. Взял билет. Прочитал первый вопрос. Ну что ж, кое-что могу сказать, впрочем, немного. Ответ на второй вопрос об эксплуатации рабочих при капитализме решил пространно увязывать с недавно прочитанной книжкой «Генри Форд». Книга была запрещенной, и к тому же редкой. А на третий вопрос знаю только, как начать…

Вспомнил, как один из студентов нашей группы стоял первым, лицом к дверям, и бормотал про себя: «политэкономию и коняка сдасть…» Он не заметил, как подошла преподавательница и внимательно выслушала его речь. Пришлось ему нести свою ношу вместо коняки три раза… Сбросив назойливую мысль, я пошел отвечать без обдумывания — больше все равно знать не дано.

Начал бодро, с пафосом…

— Переходите ко второму вопросу.

Тут мена «понесло». Стал пересказывать книгу с главы «Расцвет фордовского производства», перешел к «Стандартизации», уделил много времени вопросам поддержания чистоты, постоянной покраске серебристых заводских труб, говорил о скошенных полах в туалетах, где дверцы закрывают только нижнюю часть сидящего рабочего… Преподавательница не ожидала от меня таких глубоких знаний о капиталистической эксплуатации, и слушала внимательно.

— Переходите к следующему вопросу.

Начал я так, как будто меня сейчас опять «понесет». Этого оказалось достаточно. Получил пять баллов.

Нам нравилось работать в лабораториях, в которых нас обучали основам сборки и ремонта радиоаппаратуры знающие свое дело преподаватели и лаборанты. На одном из таких занятий вошла женщина, и попросила преподавателя отремонтировать радиолу «Урал». Он обратился ко мне, и предложил «халтуру». Впервые я заработал деньги на ремонте аппаратуры, на них я купил много мясокомбинатовских пирожков по 40 копеек и несколько бутылок пива. Гордо вошел в лабораторию, «накрыл стол». На что преподаватель сказал:

— Это — только твои деньги, и покупать ничего не следовало.

Желающие поесть и попить нашлись, а я понял, что можно зарабатывать не только учеником бондаря у отчима, бравшего меня в винсовхозы по воскресеньям…

Дядя Вася работал в селе Малая Долина вместе со своим компаньоном Михаилом Вулихом, умевшим договариваться с председателями колхозов к «обоюдному удовольствию». Поздней осенью при расчете они получали кроме оговоренной суммы по трехсотлитровой бочке хорошего вина, которого хватало до следующей осени. Мама любила и умела накрывать праздничные столы. На дни рожденья всегда приглашались их друзья, в том числе тетя Маня Талалаевская со своим вторым мужем, дядей Семой, продававшим газированную воду на Средней угол Косвенной. Дядя Сема всегда приходил в хорошем настроении, тетя Маня поддерживала его тонус:

— Мой Сема такой стахановец, что всегда перевыполняет план!

— И стакановец! — добавлял дядя Сема — у меня всегда стоит стакан водки и дома, и на работе.

Его розовое улыбчивое лицо поднимало настроение присутствующим.

— Толик, ты же видел, какая у меня красивая будка с газводой на Молдаванке — обращался дядя Сема ко мне — если бы ее перенести на Дерибасовскую, поставить возле ювелирного магазина…

— А к обкому ты не хочешь? — шутила тетя Маня.

— Зачем ты портишь мне настроение, — обком, шмобком… Возле них заработаешь! Они еще будут мерить, сколько я им недолил воды на десять копеек!

И дядя Сема кривил лицо, как будто ему подсунули что-то вонючее.

Дядя Вася разливал вино и поднимал настроение песней:

Ой, казала баба дiду,Я в Америку поїду,

Ой, ти, баба, не звизди,Туди не ходють поїзди!

И все пили за здоровье.

Потом поднимал рюмку дядя Сема:

— Вы видели на море, какие железные корабли держит вода? Так выпьем за то, чтобы вода долго держала нас с Маней! Ничего, что она газированная…

До войны дядя Сема учился на рабфаке и иногда вспоминал, как изучал географию. Спросил как-то учитель, сколько частей света они знают. Все ответили — пять. Тогда он вызвал Сему, который тогда приехал из Балты, и попросил их назвать.

— Голта, Балта, Белая Церковь и Америка! А еще — Одесса…

Дядя Сема горько смеялся — это было до войны. Какие теперь части света? Кто их назовет?

Тетя Маня любила поучать за столом молодежь:

— Люби жену, как душу, и труси, как грушу…

От Семы она не добивалась, чтобы он ее трусил. Иногда шутила менее оптимистично:

— Конечно, мы все умрем, но пускай не раньше их — кивала она головой на вторых мужей…

К середине шестидесятых они вторично овдовели, и стало им совсем невесело, хотя в материальном отношении они не были бедными, по тем временам, конечно. Тетя Маня, как и моя мама, постепенно и грустно умирала, как умирают смертельно раненные, прожившие труднейшую жизнь, одинокие женщины…

У напарника дяди Васи жизнь складывалась сложнее из-за того, что ему казалось, будто он — самый умный бондарь в Одессе. Весной он перекупил большую партию дубовых бочек без документов, и втайне от дяди Васи повез их продавать в Большую Долину. Его арестовали, и пришлось ему год отсидеть.