Записки одессита. Часть вторая. Послеоккупационный период

То, что учиться нужно, я ощутил благодаря маме. Она устроила меня в сезон, ранней осенью, на консервный завод подсобным рабочим. Мои обязанности состояли в перемешивании лопатой жарящихся ингредиентов. Им предстояло стать консервированными перцами. На улице 35 градусов, а сколько в цеху, никто даже не мерял.

Предложили работу на воздухе — подавать стеклотару на конвейер. Я выдержал месяц, и понял, как зарабатывают свой хлеб люди, не имеющие специальности. Труд бондаря при дяде Васе меня тоже не вдохновлял, хотя и был денежным. В общем, не хочешь мурыжить — иди учись — сказали родители. Они были правы.

Техникум связи

В сентябре 1956 года собрали нашу группу РС-31 в помещении техникума связи. Из 26 студентов местных было шесть. Все одесситы обладали хорошими начальными знаниями и потом хорошо учились. Когда говорили о дискриминации при зачислении учащихся, мне не верилось.

К занятиям мы сразу не приступили — сначала поехали помогать собирать урожай в село Гыдырымовку, недалеко от Затишья. Там нас разместили по крестьянским избам, где на земляном полу постелили солому и чем-то накрыли. Столовая находилась в большой избе. Хозяйка получала на нас продукты и варила еду. Ей помогали две девушки-студентки, изъявившие желание куховарить. Хозяйка выпекала в деревенской печи красивый хлеб и там же в казанке варила борщ. Колхоз пробовал на нас экономить, и выделял продуктов столько, что у нас не было, чем удобрять поля.

Веселая компания одесситов сгруппировалась быстро. С первого же трудового дня, наметанным глазом мы усмотрели место расположения птицефабрики. Вечером наведались. Высококлассными специалистами показали себя одесситы при отлове цыплят. За селом разожгли костер, похожий на пионерский, но с треногой. Не помню, откуда взялась глина, но обмазанные ею птицы жарились красиво и быстро.

К хатам, в которых нам предстояло ночевать, шли с песнями, облизываясь почти до ушей, потому как «цыплят по осени считают»… Хозяева хат надоумили нас привозить с тока новые мешки, за каждый наливали трехлитровый бутылёк хорошего вина. Студенты, отслужившие в армии, деревенские ребята и девушки питались хуже нас, поэтому производительность их труда была невысокой.

На очередной планерке председатель колхоза «разнес» нашего руководителя, но вынужден был признать малокалорийным питание студентов. В нашу столовую начали поступать продукты: мясо, молоко, сливки, и в таком количестве, что всего стало хватать. На птицеферму наведываться мы перестали — для цыплят не оставалось места в животе. Деревенским ребятам стало некуда девать энергию, и они делали привычную работу с удовольствием. Председатель стал похваливать на планерках нашего руководителя, а он — нас.

За месяц до празднования 39-й годовщины Октября, во время обеда, пришел председатель колхоза и спросил студентов: кто может написать десять плакатов к празднику 7 ноября. Я видел, как мой друг Толик Тит писал такие транспаранты, и, когда желающих не оказалось, предложил свои скромные услуги.

Мне выделили большую комнату в сельском клубе. Там же находилось все необходимое для работы художника, каковым я теперь оказался. Разложил длинное полотно красной материи, и стал размечать длинные и короткие слова лозунгов, так, чтобы все слова равномерно разместилось. Оказалось — нелегкая это работа… шрифты я знал, а всякие загогулины, какие делали в артели «Трудпобут», пришлось осваивать на ходу. Первый плакат получился ненамного лучше, чем у О. Бендера. Секретарь партбюро колхоза не очень вникал в художественную ценность моей работы, а к идеологической направленности «произведения» у него претензий не было.

Хозяйка столовой, видимо, получила указания высокого начальства питать меня лучшими кусками мяса и не ограничивать при выборе пищи. Когда ухватом из горящей украинской печи вынимался глечик с борщом, в котором плавали большие куски свинины, все наблюдали, как для нас с преподавателем хозяйка отрезает лучшее мясо. Потом делили остальным. Я снисходительно наблюдал за процессом, как большой художник. Выделял «с барского стола» Толику Кузнецову, с которым мы стали неразлучными друзьями до окончания техникума.

При таком ко мне отношении пришлось напрячь свою память, чтобы правильно распределить слова второго лозунга, выделить заглавными буквами главное, и написать «Да здравствует…». Партийный бонза был в восторге, а я почувствовал себя большим колхозным мастером соцреализма. Мне отмечали 1,2 трудодня за каждый день моей творческой работы, всем остальным — 0,5 или 0,6. На меня следовало ровняться! А я не спешил.

После 7 ноября моя работа стала ненужной, и меня уравняли в правах с остальными. Зато при расчете с колхозом я был единственным, кто получил зарплату. Остальные студенты остались должны колхозу, но им простили.

Группа вернулась в Одессу и приступила к занятиям. На первом комсомольском собрании, с которого я хотел по школьной привычке уйти, оказалось, что единственный не комсомолец в группе — это я. А еще «колхозный художник», ударник…