Записки охотника

В образе «дедушки» в «батальной» сцене захвата чужой земли угадываются мотивы старой истории, бывшей в семье Лутовиновых. В мемуарной литературе сохранился рассказ о самоуправстве Алексея Ивановича Лутовинова (дяди матери писателя) над однодворцами или экономическими крестьянами, запахавшими спорную землю. По его приказу псари и егеря устроили настоящее побоище, в котором погибло около 15 человек (Тургенев и его время: CS. I. М.; Пг. 1923. С. 315). Однако Н. М. Чернов на основании архивных документов установил, что история эта связана не с А. И. Лутовиновым, а с именем деда писателя Петра Лутовинова. См.: Лит. газ. 1968. 4 сент. № 36.

В рассказе, построенном на ретроспективном материале, явно ощущается злободневность — тема помещика-славянофила Любозвонова.

Вопреки убежденности славянофилов в их близости к народу Тургенев в откровенно сатирической сцене встречи Любозвонова с крестьянами нарисовал картину полного взаимного непонимания между помещиком и его крепостными. В Любозвонове современники усматривали памфлетное изображение Константина Аксакова. Злободневной была и сатирическая зарисовка сцены размежевания.

Белинский высоко оценил рассказ, поставив его (вместе с «Конторой») на третье место после «Хоря и Калиныча» и «Бурмистра» (Белинский. Т. 10. С. 346).

Перечитав «Записки охотника» по выходе их в первом отдельном издании, И. С. Аксаков писал Тургеневу 4 октября 1852 г.: «Послушайте, любезнейший Иван Сергеевич; как могли вы теперь оставить место о г. Любозвонове? Само собою разумеется, что под Любозвоновым вы разумели брата Константина <…> Вы могли это написать в 1847 году, но теперь, для красного словца, вы пожертвовали истиной…» (Рус. обозрение. 1894, № 8. С. 477). 28 декабря 1852 г., отвечая И. С. Аксакову, Тургенев ссылался на забывчивость и невнимательное прочтение рукописи при подготовке издания. Однако это объяснение выглядит как попытка уклониться от откровенного признания, ибо критический анализ «цензурной» рукописи показывает, что Тургенев читал ее, по крайней мере, дважды, внося стилистические исправления, В частности, делались некоторые поправки в отрывке о помещике Любозвонове.

В цитированном письме рассказ в целом И. Аксаков оценил положительно: «Хорош также, очень хорош „Овсяников“».

В «Былом и думах» Герцен припомнил эпизод с потоплением Лежёня, рассказывая о принудительном купании зимой в лондонском Гайд-парке французского шпиона (Герцен. Т. 11. С. 109).

Рассказ Овсяникова (о расправе помещика с его отцом) привлек внимание Н. И. Тургенева. В одной из своих заметок, напечатанной в «Колоколе» 15 апреля 1859 г., Н. И. Тургенев рекомендовал сочинителям «проектов об улучшении быта крестьян с полицейской властью помещиков и с розгами» не забывать об этом случае. Подробнее см. об этом в изд.: ТСС. Т. 1. С. 377 (примеч. В. А. Громова).

ЛЬГОВ (с. 52)

Впервые — в журнале «Современник», 1847, № 5, отд. I, с. 165-176 (ценз. разр. 30 апр.), под № V. Подпись, общая для четырех рассказов: Ив. Тургенев.

Автографы неизвестны.

Документальными данными о начале и окончании работы над «Льговом» мы не располагаем. Предположительно Тургенев мог начать рассказ лишь около середины февраля ст. ст. 1847 г. (см. основания датировки рассказа «Однодворец Овсяников») и закончить к началу апреля ст. ст. (иначе рассказ не смог бы появиться в майской книжке «Современника»). Второй половиной февраля — мартом ст. ст. 1847 г. датирует рассказ и М. К. Клеман. См.: Клеман. Программы. С. 92.

В феврале-марте ст. ст. 1847 г. (в Берлине) Тургенев работал сразу над четырьмя произведениями из «Записок охотника» — заканчивал «Ермолая и мельничиху», писал «Мой сосед Радилов», «Однодворец Овсяников» и «Льгов». По-видимому, три последних очерка создавались одновременно. Косвенным подтверждением этому служат слова Тургенева в письме к П. Виардо от 13(25) декабря 1847 г.: «…с тех пор как я нахожусь в Париже, я никогда не работал одновременно более чем над одною вещью и многие довел до пристани благополучно» (Письма II. Т. 1. С. 245 и 379. Подлинник по-французски), т. е. до Парижа параллельная работа над несколькими вещами была для писателя обычным делом.