Записки опера, или Оборотни из военной разведки

Зенчук трясущимися руками полез в карман кожаной папки и бросил Ветрову конверт, из которого выпали цветные фотографии, веером разлетевшиеся по лаковой поверхности стола.

Николай внешне спокойно стал рассматривать снимки, на которых он сгорал в пламени страстей. Как вспышка молнии, мозг озарила когда-то выученная и твердо запомнившаяся мысль: человек находит для оправдания своих действий любую причину, кроме одной; для своих преступлений — любое оправдание, кроме одного; для своей безопасности — любой повод, кроме одного, а этим одним является трусость.

«Ни в коем случае нельзя дать сломать себя, надо переиграть этих кретинов, нельзя показать, что я испугался, что я струсил… И я это сделаю уже здесь», — успокаивал себя офицер.

— Ну, как качество: резкость, цветопередача, ракурсы? — съязвил Зенчук.

— Это что, Сюзанна передала мне на память?

— Что-о-о? Я вас не понял, — Майкл криво усмехнулся, — Вы же у нас в кармане. Представьте такой момент: эти фото лягут на стол вашему начальству или станут достоянием супруги. Каково?

После этих жестких слов вербовщик уставился жабьими глазами на россиянина, пытаясь понять по его лицу реакцию на главный козырь в начатой игре грубой компрометации.

— Так я не понял: Вы дарите мне эти доказательства красивого времени препровождения с Вашим агентом или пытаетесь шантажировать ими?

— У нас не один экземпляр. С пленки мы, в случае надобности, сможем их размножить.

— Ну, тем более подарите эти мне. Могу даже заплатить за проделанную работу, химикаты и фотобумагу, — поиздевался Николай.

— Смел, очень смел, как я погляжу, — съязвил Зенчук.

— Да, я уже никого не боюсь. Ваши фотографии не компромат, а доказательство того, как американская разведка не жалеет своих дам, таких милых и нежных, толкнув их в объятия инфицированного СПИДом «русского медведя», — спокойно ответил Ветров, надеясь на соответствующую реакцию, и она пошла бурно и смешно.

— Сволочь, что-о-о? — опять Зенчук растянул это короткое местоимение.

— А ничего. Я обречен, поэтому никого и ничего не боюсь. А теперь жду, когда начнете вербовать. Хотя после такого Вашего хамского вступления я еще подумаю, как себя вести, — ответил Ветров.

После достойного ответа он взглянул сначала на «брата», а затем на Зенчука, у которого постепенно стали краснеть щеки и побледнели уши. Как показалось Николаю, у Майкла мясистые уши даже несколько отвисли, как лопухи в знойный июньский полдень.

— Что с вами, господа хорошие? У мужчин все поступки должны быть исполнены мужества, как бы судьба их не трепала, — продолжал издеваться Николай.

— А ты знаешь, — Майкл разгорячился, — ты знаешь, что ты в капкане? Кто знает, где ты находишься, с кем проводишь время? Ты сейчас живой, а через мгновение будешь мертвым. И никто не узнает, где могилка твоя. Так, кажется, поется в одной из Ваших песен?

— Так оно так. Однако я помню и другие слова — слова из справедливой прозы: «Люди, желающие внушить ужас, тем самым показывают, что они трусы». Кое-что и у меня для вас есть, если пошла коса на камень, — и он быстрым движением руки достал зажигалку — точную копию гранаты «лимонка». — Давайте-ка лучше мирно разойдемся, а то ваша требуха может оказаться на этой люстре. Думаю, сейчас наиболее подходящий момент у вас для моей вербовки. Господин Брокман не одобрит вашу безголовую для разведки затею. Ваша сотрудница по вашей вине стала неизлечимо больна.

* * *

Как только Николай вернулся к теме болезни, на него вновь уставились выпученные глаза горе-вербовщиков. Оба почему-то впали в ступор после упоминания о чуме ХХ века. Они сидели отрешенные, тупо глядя в пространство.

Зенчук вдруг словно очнулся и елейно процедил сквозь зубы, перейдя на джентльменское «Вы»:

— Николай, Вы что, правда, больны?

— Здесь у меня с вами полная откровенность.

— Чем же Вы можете доказать? — последовал дурацкий вопрос.

— Последствиями и результатами анализа крови у Сюзанны и, конечно, у тех, кто тоже баловался с нею после меня. — Майор бросил цепкий и презрительный взгляд сначала на Зенчука, а потом на обезумевшего «брата». Они находились в полной прострации.

Не знал точно Ветров, но по реакции янки мог догадываться, что у Сюзи, сотрудницы или агента ЦРУ, в «гостях» поочередно после той памятной обмывки рубанка успели побывать и ее «братик» — Боря и главный «вербовщик» — Майкл, не однажды попадавший, как потом выяснилось, в подобные скандальные истории. Именно поэтому знаток российских проблем после России стал заниматься югославскими делами. Руководители ЦРУ не рискнули вновь отправлять облезлого кота к московским мадоннам, предварительно запугав его больными СПИДом путанами, которых злые чекисты якобы специально выращивают в стране «березового ситца» для подстав американцам.

«На сей раз я попал, как муха на липучку. Что я наделал?! Бедная наша Сюзанна», — досадовал про себя Майкл, бросая колючие взгляды на голубоглазого и рослого блондина-россиянина, спокойно собирающего фотокарточки и с брезгливым безразличием укладывающего их в конверт.