Записки орангутолога

Рядом с рифом висит плотная стая небольших полуметровых барракуд. Они — ну точь-в-точь, как наши щуки, но серебристые, словно плотва. Барракуды, повернувшись головами в сторону рифа, почти не шевелились, даже тогда, когда я направился к ним. Когда я оказался рядом, огромный шар, состоящий из рыбьих тел, пропуская меня, раскололся на две почти равные полусферы, я проплыл сквозь него и оглянулся. Барракуды мгновенно сомкнули строй. Я проплыл сквозь рыбью стаю еще раз и оставил морских щук в покое.

На песчаном дне у рифа лежат плоские и круглые, как сковородки, скаты желтоватого цвета с ярко-голубыми, как незабудки, пятнами и громадные фиолетово-черные сардельки голотурий. Я раз достал одну. Казавшаяся беззащитной, голотурия применила свое единственное средство обороны. Она выпустила из заднего конца тела многочисленные длинные белые нити, которые мгновенно приклеились к моей кисти, образовав тугую красивую ажурную перчатку, которую я потом несколько часов снимал, точнее отдирал по нитке.

Однажды на дне я различил тонкий овальный контур, будто кто-то начертил втрое увеличенное изображение электрической лампочки. Я знал, что на донном песке невозможно провести такую четкую линию, поэтому набрал воздух в легкие и нырнул. Неизвестный предмет имел вид небольшого песчаного холмика, у которого только вблизи можно было обнаружить единственный признак живого существа — зрачок внимательного глаза. Передо мной лежала прекрасно замаскированная каракатица. Моллюск, не выдержав игру в гляделки, сорвался с места, пронесся метров пять и плавно осел, подняв облачко песчаной пыли, которая припорошила легшую на дно каракатицу. Я согнал ее еще несколько раз, добился, чтобы каракатица выпустила чернильную бомбу, и только после этого оставил животное в покое.

На ровном дне возвышаются длинные валики. Если доплыть до конца этого следа и порыться там, то можно обнаружить или серого, совершенно лишенного иголок, плоского песчаного морского ежа, или прячущуюся в песке улитку. Чаще всего это были теребры с раковиной, завитой в длинную спираль. Но однажды я выкопал улитку конус. Его тяжелая раковина была со сложным пятнистым переплетающимся рисунком.

Я схватил моллюска поплыл к берегу, зажав добычу в руке. Уже на суше я почувствовал легкий укол между большим и указательным пальцем и раскрыл ладонь. Улитка прятала в раковину свое тело, а на месте укуса торчало два беловатых зуба этого хищного моллюска. Только позже, в Москве, после того, как рассказал эту историю моему приятелю-малакологу, я понял, как мне повезло. Я увидел, как загорелись его глаза и он с профессиональным любопытством стал дотошно расспрашивать, когда у меня началась рвота, когда стала отниматься рука, когда я стал терять сознание, сколько времени я провел в реанимации и каким лекарством меня все-таки удалось откачать египетским врачам. А когда он узнал, что ничего этого не было, то сообщил мне, что эта ядовитая, как кобра, улитка, наверное, просто не успела ввести яд. Но тогда, в Египте, я всего этого не знал.

Я с досадой выдернул из кожи торчащие, как занозы зубы конуса и понес моллюска домой. Кстати, это был мой первый трофей.

* * *

Выносить морские трофеи на берег было непростым делом. На соседнем диком пляже египтяне таскали из моря раковины авоськами. Но на нашем пирсе периодически дежурили играющие в охрану природы итальянки. Поэтому раковины я прятал в «галошу» снятого ласта, а однажды крупную жемчужницу пронес мимо членов общества Гринпис, как сэндвич — зажав ее между ластами.

Как-то раз я уже плыл к берегу, когда увидел под коралловым кустом разбросанные иглы карандашного морского ежа. Видимо, какая-то огромная рыбина (скорее всего — рыба-попугай) все-таки добралась сквозь частокол игл до иглокожего и своими прочными зубами раскусила его панцирь, оставив на дне лишь несъедобные части. Я нырнул, собрал хорошую пригоршню «карандашей» и завис у поверхности воды, размышляя куда бы их деть. Наконец меня осенило, и я спрятал трофей в плавки. Я проплыл еще немного и увидел улитку трохус. Ее я раньше еще не встречал. Раковина-пирамидка длиной около 20 см лишь угадывалась, так как была покрыта сплошным слоем известковых домиков поселившихся на ней сидячих кольчатых червей. Я нырнул, схватился за раковину, но вытащить ее не мог — настолько плотно она присосалась к коралловому кусту. Пришлось нырять несколько раз, прежде чем мне удалось отковырнуть ее, и я с богатым уловом поплыл к пирсу.