Записки орангутолога

Олег нетерпеливо поглядывал на часы сетуя на то, что заказанное такси опаздывает, и объясняя нам, что ему со шведом еще придется заезжать в гостиницу, а потом сажать на автобус, следующий в аэропорт. Его повествование периодически прерывалось легким стуком — как всегда где-то в недрах Кунсткамеры что-то ремонтировали. Наконец я обратил внимание на неестественную деликатность этих звуков и сразу поняв, что это стучат не работяги, бросился к бронированной двери. Так и есть — затвор замка заклинило и швед оказался в плену. Я открыл дверь. Невозмутимый скандинав стоял слегка улыбаясь и вовсю благоухая нафталином.

В это время зазвонил телефон и Олег, ожидая сообщения с вахты Кунсткамеры о том, что наконец приехало такси, торопливо поднял трубку. Но это снова звали меня — Теплов собирал компанию, чтобы за чайной церемонией отметить черную метку директрисы. От этого я, даже в последний Олегов день перед отпуском, отказаться не мог, встал, пожал всем руки и, улыбнувшись погрустневшему начальнику, устремился вниз.

Когда через час я, ощущая в желудке благотворное действие полыни таврической, вернулся, в отделе никого не было.

На моем столе лежал исписанный мелким аккуратным Олеговым почерком лист бумаги. Это была инструкция для сотрудников отдела о том, что надо делать, пока начальник отдыхает. К ее составлению, как и ко всякому делу, Олег подошел очень основательно и у него получился прекрасный образец армейского устава, изготовленным прусским ефрейтором для новобранца.

В инструкции начальника отдела орнитологии было 32 пункта. В начале списка были обозначены первоочередные, стратегические задачи — засыпка нафталина в коробки, написание этикеток, прием заграничных посылок с коллекциями птиц. Где-то в середине списка стояла регулярная поливка цветов (особенно в пятницу, перед выходными), и, наконец, в самом конце инструкции была рекомендация по правильному пользованию туалетом (сотрудникам категорически предлагалось пытаться попадать в унитаз).

Я дочитал инструкцию до конца, встал, прошел через хранилище, открыл небольшую дверь, включил свет и, вглядываясь в серые глаза пышногрудой красавицы, старательно выполнил рекомендации пункта № 32. А потом я побрел домой, с радостью осознавая, что хотя я и буду ежедневно ходить на работу, но теперь целый месяц и у меня будет отпуск.

ЛЕБЕДЬ, ПОПУГАЙ И КУКАБАРРА

В центре столицы ловко лавируя между троллейбусными проводами и отцветающими тополями пролетела кукабарра. Ваня раскрыл рот, а Корнет, который был обходителен лишь с женским полом, грубовато толкнул своего коллегу по Кунсткамере кулаком в бок и произнес:

— Чего уставился? Кукабарр не видел? Это же зоосад. Здесь еще не такое увидишь.

В это время из-за ограды зоосада послышались громкие хриплые крики.

— А еще и услышишь, — продолжал Корнет. — Пошли. Некогда нам кукабарр рассматривать и павианов слушать. Я тебе уже говорил — Мамочка с утра позвонила и сказала, что вчера в зоосаде американский лебедь сдох. А позавчера — африканский попугай жако. Надо их забрать на чучела, пока другие не перехватили. И еще здесь одно мероприятие намечается. И гораздо более существенное. Мне на днях приятели сказали, что зубр помереть собирается. От старости. И ему сотрудники зоосада в этом деле готовы помочь. Так что хоть раз в жизни получим от них свежее мясо, а не павших козлов, жирафов и овцебыков. Бери рюкзак, пошли сначала за мясом. Да не туда, не через главный вход, — сказал Корнет, увидев, что Ваня направляется к гигантским парадным воротам этого зоологического учреждения, оформленным в виде средневекового замка. — Сегодня понедельник, и зоосад открывается для посетителей только после обеда. Поэтому нам туда — через служебный вход.

И работники Кунсткамеры пошли по улице вдоль ограды к служебному входу. У забора стояло несколько мужчин, которые пытались что-то рассмотреть на территории зверинца.

— Любители природы. Ждут, когда зоосад откроется, — подумал Ваня.

Но он был прав лишь частично.

* * *

Корнет и Ваня показали вахтеру свои удостоверения работников Кунсткамеры и беспрепятственно прошли внутрь зоосада и оказались у огромного пруда. Была весна и все пернатое население пруда ликовало. Там стояла невообразимая суета, толчея и давка среди водоплавающих птиц и слышалось разнообразное кряканье. Поднимали перья на голове красуясь перед подругами черно-белые селезни гоголей. Дрейфовали яркие пеганки, с клювами, похожими на розовые туфельки. «Га-га» отчетливо произносил черно-белый, со светло-зеленой головой селезень гаги. Сверкая молочно-белыми плешами проплывали шиферно-черные лысухи. Непредсказуемо всплывали скромные нырки, чтобы тут же вновь бесшумно погрузиться в мир безмолвия. И все обитатели пруда шарахались в стороны от величественных белых лебедей, проплывающих, как дредноуты, сквозь стаи яхт и вельботов.