Записки партизана

Когда было провозглашено еще несколько тостов, Родриан встал, подошел к небольшому столу в углу зала и отбросил покрывавшую его материю.

— Пожалуйте сюда, господа! — сказал он. — Мы, акционеры, решили некоторым из вас преподнести небольшие подарки. Это мелочь, конечно. Но, — тут он сладко улыбнулся, — я помню, в русской песне поется: «Мне не дорог твой подарок — дорога твоя любовь…» А говоря нашим деловым языком коммерсантов, это только аванс, только скромный задаток. Прошу, господин Шлыков!

Взяв со стола черный суконный костюм, Родриан передал его Гавриилу Артамоновичу.

— Носите на здоровье, господин Шлыков. И примите лично от меня эту палку, — продолжал Родриан, передавая Шлыкову трость с костяным набалдашником. — Непристойно такому почтенному человеку, как вы, ходить с деревенской… как это… клюшкой… Повторяю, это — только задаток. Германия умеет ценить тех, кто верой и правдой служит ее интересам. И я говорю вам, господин Шлыков, — вы будете обеспечены!

Шлыков молча взял подарки, поклонился и медленно отошел в сторону.

— Господин Покатилов, прошу сюда!

Директор ТЭЦ получил такой же костюм и футляр с измерительными инструментами. Еще трем старикам Родриан вручил подарки поскромнее.

— Теперь прошу извинить меня, господа, — заявил Родриан, когда подарки были розданы. — Я должен уйти: неотложные дела. А вас прошу остаться и продолжать за столом веселую дружескую беседу.

Родриан ушел, но веселой дружеской беседы не получилось. Как только за Родрианом закрылась дверь, старики, так и не притронувшись к угощению, разошлись по домам.

Шлыков направился в свой маленький кабинетик в здании главной конторы. У дверей его поджидала Анна Потаповна.

— Ну, Гавриил Артамоныч? — встретила она своего старого друга. — Как?..

И сразу осеклась, взглянув на Шлыкова.

Он смотрел прямо перед собой и, казалось, не видел ни Потаповны, ни своего кабинета. Медленно вошел в комнату, положил костюм и трость на стол, остановился у окна.

За окном спускались сумерки, моросил дождь.

Анна Потаповна подошла к столу, пощупала материю. Потом взяла палку. В белую кость набалдашника была врезана серебряная пластинка. Потаповна прочла выгравированную на ней надпись:

«За верную службу старому мастеру от хозяев…»

Шлыков отошел от окна, взял свою старую клюшку.

— Возьми, Потаповна, — сказал он, протягивая ей палку. — Сохрани у себя. Дорога она мне: много с ней исхожено. Доживу до наших — возьму. А пока ты ее храни: я теперь с новой ходить буду.

— Неужто, Гавриил Артамоныч? — удивилась Потаповна. — Неужто этакую пакость в руках держать будешь?

— Буду. И костюм дареный надену. Так надо. Взялся за гуж — не говори, что не дюж…

Потаповна вышла во двор. По-прежнему моросил дождь. Быстро темнело. С комбината уходила последняя смена.

— Здравствуй, Потаповна!

К ней подошла группа молодежи — слесари батуринской бригады.

— Говорят, Шлыков подарочки получил? — спросил бригадир Миша.

— Михаил! — сердито оборвала его Потаповна. — Молод ты еще…

— Поздравь его! — с дрожью в голосе крикнул Миша. — Скажи, батуринцы поздравляют… с лакейским мундиром!..

И с этими словами Миша, а за ним и другие завернули за угол дома. Старушка стояла, не замечая дождя: она думала о Шлыкове.

Неожиданно раздался звон разбиваемого стекла.

Анна Потаповна вернулась в контору, побежала наверх, толкнула дверь в кабинет Шлыкова. Окно разбито, Гавриил Артамонович стоял посреди комнаты. Он держал в правой руке камень, к которому была привязана бечевой записка…

— Прочитай, — сказал он. — Сам не могу…

— Развязываю я бечевку, — рассказывала потом Потаповна, — руки трясутся, никак не распутаю… Развернула наконец бумажку. Большими буквами красным карандашом написано одно слово: «Иуда». Уж не знаю, как вышло: не хотела говорить, а вырвалось у меня против воли это проклятое слово!.. И сама испугалась: разве можно такое говорить? А он стоит посреди комнаты, руки опустил…

— Ничего, Потаповна… Ничего…

Анна Потаповна вспомнила Мишу-батуринца. И поняла — его рук дело.

— Мишка это! Батуринец! — сказала она.

— Не все ли равно, Потаповна, кто, — тихо ответил Шлыков. — Важно, что это свой, русский. Ведь ради них я этот тяжелый крест на плечи взвалил…

Шлыков сел, задумался.

— Все снесу, Потаповна, — проговорил он. — И подарок от господина Родриана, и этот… подарок. Все! Только бы по-нашему получилось. Только бы дожить…

Он встал, подошел к Анне Потаповне.

— Есть к тебе, Потаповна, одна просьба, — голос его дрогнул. — Видишь: по самому краешку хожу. Каждую минуту могу сорваться… Ну так вот, если не доживу до наших — а они вернутся! — и услышишь ты, что говорит кто-нибудь про меня: изменник Шлыков, предатель, — скажи тогда всю правду обо мне, все, что знаешь…

Анна Потаповна молчала. По морщинистому лицу ее потекли слезы.

— Не надо, не плачь! — сказал Шлыков. — А пока молчи, Потаповна. Иначе — конец мне.

* * *

На следующий день после банкета Анна Потаповна пришла в механические мастерские за несколько минут до обеденного перерыва.