— Хорошо, хорошо! Я проучу тебя за эту дерзость! — сказал он и, отойдя от нас, начал опять разговаривать с кн. Шаховским вполголоса.
Мы с братом были в изумлении от такой нелепой выходки Майкова, тем более, что он был человек очень простой и вовсе невзыскательный к другим на счет наружных знаков уважения. Брат мои вскоре ушел домой.
Следующий затем день прошел очень спокойно и мы полагали, что тем и кончится эта вздорная история. На третий день, 11-го марта, часу в десятом вечера, приехал к нам на квартиру квартальный надзиратель Кречетов, с предписанием военного генерал-губернатора Милорадовича — взять моего брата и немедленно отвезти под арест. — куда же именно, он не хотел ему сказать. В этот вечер, по счастию, матушки нашей не было дома. Брат наскоро должен был собраться, простился с отцом, который дал ему на всякий случай денег; он сел на санки с квартальным и поехал. Дорогою этот благородный исполнитель правосудия сказал брату, что он имеет предписание отвезти его прямо в Петропавловскую крепость и что если с ним есть деньги, то пусть отдаст их ему, потому что у каждого арестанта в крепости их отбирают, но что он непременно после найдет случай ему их доставить. Брат поблагодарил его за это предостережение и отдал ему 100 руб. ассигн., полученные от отца. В 10 часов вечера за ним затворились крепостные ворота и представили его коменданту Сукину, который, не зная настоящей вины арестанта, приказал его отвести в каземат под таким-то №. Страшную ночь должен был провести молодой человек, не знавший за собою никакой вины, которая бы требовала такого тяжелого наказания; его грустное положение увеличивалось еще более мыслью: как должно испугать нашу матушку, когда она, наконец, узнает об этом несчастий.
Матушка воротилась домой часов в 12 ночи. Разумеется, от нее скрыли это происшествие. Она, по обыкновению, заглянула в комнату моих братьев; постель брата Василия была постлана, но его отсутствие ее не удивило: она знала, что брат всегда поздно возвращался от Катенина (его учителя), и, ничего не подозревая, пошла в свою спальню, На следующее утро, часов в 6, отец наш поехал к Евгении Ивановне Колосовой (известной в свое время знаменитой пантомимной танцовщице), давнишней приятельнице нашей матушки, сообщить ей об этом грустном происшествии и посоветоваться с нею, какие тут принять меры. Часов в 8 Колосова, приехала к нам и вошла в спальню нашей матушки, которая еще не вставала с постели. Накануне этого дня умерла балетная танцовщица Новицкая, жившая над нами в том же доме.
Эта бедная страдалица была вопиющею жертвою грубого самовластия нашей тогдашней театральной администрации.
Девица Настасья Семеновна Новицкая была в то время первая танцовщица, несравненно талантливее Истоминой, воспетой Пушкиным; но она была не очень красива, лет 25 или 26, и поведения безукоризненного. Она была учительницею танцев в Смольном монастыре, Екатерининском институте и пользовалась особенною благосклонностью вдовствующей императрицы Марии Феодоровны. Тогда граф Милорадович ухаживал за танцовщицей Телешовой. Дидло приготовил какой-то новый балет, в котором главную роль назначил Телешовой, а второстепенную, ничтожную — Новицкой. Последней это показалось обидно; она просила Дидло избавит ее от этой роли, а дат ей протанцевать отдельно какое-нибудь pas. Дидло сказал об этом графу Милорадовичу; тот призвал Новицкую к себе и объявил ей, что если она не будет танцевать в назначенной ей роли, то он, граф, посадит ее в
Матушка удивилась такому раннему посещению Колосовой, но полагая, что она приехала посмотреть Новицкую, сказала ей:
— Ты слышала, Евгения Ивановна, о нашей соседке? Как жаль ее, бедную.
— Да, жаль, — отвечала Колосова, — но теперь нечего о ней говорить. Что тебе чужое горе. Вставай-ка поскорее: теперь не время прохлаждаться.
— Да что же такое случилось? — спросила матушка.
— Вставай, говорю тебе, поедем вместе выручать Базиля!
— Как? Что это значит?
— А то, что он со вчерашнего вечера сидит где-то под арестом.