Записки писателя

Всю могилу понакрыла Молодая ива,А вокруг растет могилы Жгучая крапива.Не пускает та крапива Казака босого —Словно мать от дочки гонит — Бедняка-милого.«Ой, ты, жги, крапива, ноги,Жги больней, больнее.Меня люди не жалеют,Жги, ты, не жалея!»Так казак сказал, а ветер

Речь понес и вскоре Разболтал травинке каждой О казачьем горе.На траве кобзарь в ту пору Отдыхал, и кашка Кобзарю то разболтала,Как казак-бедняжка Плакал долго на могиле,Причитая только:«Гой, ты, Катря, моя Катря,Зорька моя, зорька!»

С тех пор я не видел более Слюзова, хотя переписывался с ним лет около двенадцати. То получал я письма из Ростова, то из Самары, то откуда-нибудь из провинции, и всегда из этих писем узнавал, что Слюзов издал новую брошюрку или новый сборник и что хорошо торгует им вразнос, но наличность «кассы» редко позволяет ему истратить семь копеек на марку.

Матушка, милая,—Вести печальные

С родины я получил:Будто могилка твоя обвалилася,Крест повалился, подгнил;Вся заросла она травушкой сорною,Некому травку сполоть.Вновь возвратиться на родину милую Ты помоги мне, господь.Я бы песочком усыпал могилушку,Я бы слезами ее окропил,Знала бы ты, что, далекий от родины,Сын твой тебя не забыл.

Так писал Слюзов, намереваясь посетить, наконец, свою родину — Казань, где в сырой земле лежала его мать, о которой он всегда вспоминал в радостные и тяжелые минуты жизни.

На могиле скорбя,

Одинокий стою,Вспоминаю тебя Я, родную мою.Много лет не бывал У тебя я в гостях,Много бед испытал У нужды я в когтях;И в Москве голодал,И в Самаре я жил,В те года и страдал,И безумно любил,И, как вихорь, злой рок На меня налетал.Но везде твой сынок

За себя постоял.Честь и гордость пока Не сломились нуждой,Ради хлеба куска Не кривил я душой,И не сгиб под грозой,Устоял я в бою И в гостях у родной,Не краснея, стою.

Но неприветливо отнеслась к нему родина. После долгого промежутка я получил от Слюзова осенью 1898 года письмо из Казани. Называя себя «безродным на родине», он сообщает, что лежит уже около месяца в Александровской больнице.

«Долго, кажется, пролежу, и, быть может, в часовню стащат. До сих пор я был торговцем вразнос, за что здесь никакой платы не берут, и колотился кое-как, да вот занемог и больше месяца не шел в больницу, да, наконец, из сил выбился и вынужден был лечь в больницу. И не хотелось мне, ой, как не хотелось. Больница для казанских мещан бесплатная, и я лежу бесплатно. Недели две чая не пил и не курил. Это казенное не полагается, а больные не дают: сами все казанские сироты — нищие, и я такой же оказался, дошел «донельзя», так что у меня осталось на 28 копеек всего товара да на письмо к вам 4 копейки. Но, несмотря на все неудачи в жизни, я доволен жизнью, как никогда не был доволен. Радует меня все: небо, и травка, и моя разноска, но год был тяжелый у нас, и хлеб дорогой. Скучно в больнице. К больным ходят родственники, знакомые, а ко мне никто. Сирота на родине…»

В письме этом сказывалась не одна бедность, не одна беспомощность, но отчаянная и кровная обида. «Безродный на родине», «сирота на родине» — это был вопль оскорбленного умирающего человека.

Скончался Слюзов весной 1900 года в Казани. Вот последняя весть о нем:

«Исполняя вашу просьбу, уведомляю вас, что поступивший в 1900 г. на излечение в Александровскую больницу Алексей Иванович Слюзов помер в больнице 4 марта того же года и был похоронен на местном городском кладбище. Смотритель Александровской больницы С. Е. Боголюбов. Казань».

Пересматривая теперь целую связку брошюр в синих, желтых и серых обложках, изданных в Самаре, Казани, Ростове, Москве, я невольно чувствую удивление перед энергией этого несчастного человека, не искавшего ни карьеры, ни славы, но бескорыстно работавшего всю жизнь над любимым делом и редко встречавшего что-либо, кроме насмешек.